услышала сигнал вызова на обычной рации взводного. Он ответил, находясь за ближайшим изгибом общей траншеи:

— Чего тебе, Мансур?… Что? Как заболел?… И вышел из блиндажа, когда по ущелью проходил караван?… Так. Где он?… Ясно…. Что? Глюки?… Ты представляешь, чем для нас его глюки могут закончиться? Ладно, не отпускай Казанцева, иду к вам.

Офицер-оборотень развернулся и направился обратно, к позициям первого отделения. Валентина прошла по траншее за ним, но до изгиба. Дальше идти было опасно.

Жаров подошел к Мансурову:

— Где этот больной?

Солдат поднялся из окопа. Таблетки подействовали, и ему стало лучше. Старший лейтенант спросил у Казанцева:

— Что случилось, Илья?

Пулеметчик и командиру взвода объяснил то, что с ним приключилось, не забыв лишний раз сказать о видении.

Жаров посуровел:

— Так, говоришь, караван внизу видел?

Солдат попытался оправдаться:

— Наверное, мне показалось.

— Не наверное, а точно. Такое при высокой температуре бывает. Сейчас как чувствуешь себя?

— После таблеток сержанта полегчало.

— Надо проверить тебя. Делаем так. Я иду к себе, подниму связистку, пусть посмотрит, что с тобой.

Мансур сказал:

— У нас же санинструктор есть.

Но старший лейтенант ответил:

— Который только и может, что царапины зеленкой прижигать да бинтовать. А Губочкина баба опытная, женщины, они в этом деле и без всякого образования лучше любого армейского инструктора тему просекают. А в помощь ей вызовем и инструктора. Вы пока оставайтесь здесь. Как все будет готово к приему — позову. Понятно, сержант?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Я пошел.

Жаров направился к блиндажу. Вновь услышав его шаги, Валентина бросилась было к укрытию, но снова задержалась. От того, что она услышала, кровь похолодела в ее жилах, а тело пробила мелкая, противная дрожь. А услышала она, как старший лейтенант Жаров уже по другому, неизвестному связистке прибору связи вызвал все того же человека, которого вызывал днем:

— Расул? Жар. Ты погоди вопросы-то задавать! Да, караван прошел благополучно, но одна проблема образовалась. У меня солдат во время прохода колонны случайно в траншею вышел и увидел хвост каравана… Послушай, Расул, а ты бы смог подобное предвидеть?… Высокая температура подняла бойца!.. Что предлагаю?… Надо убирать солдата! Как?… Только снайпером с сопредельной стороны. У тебя в пещере наблюдатель остался?… Отлично, вот он и должен снять бойца!.. Сколько?… Хорошо, минут десять- пятнадцать он проведет у меня в блиндаже… Хорошо, двадцать… Узнать легко. Его в укрытие поведет Мансур. Он пойдет первым, боец вторым. Как только у капонира подпадет в сектор обстрела вашего снайпера, пусть тот стреляет!.. Плевать! Главное, чтобы не промахнулся, второй попытки не будет! Я же сам не могу нейтрализовать свидетеля… Хорошо. Все понял. Давай.

Валентина рванулась в блиндаж. Упала на постель, накрывшись одеялом, стараясь глубокими вздохами успокоить дыхание. Ей это не удалось. Поэтому пришлось притворяться проснувшейся, как только начальник поста вошел в укрытие и зажег «летучую мышь». Женщина недовольно и сонно произнесла:

— Ну, что ты, Игорь, как слон в лавке, на самом деле. Разбудил, теперь не усну.

— А тебе и не придется спать.

— Что, под утро в яйцах засвербело? Опять захотелось?

— Вставай, солдата осмотришь!

Валентина изобразила удивление:

— Не поняла, какого солдата?

Взводный чуть не сорвался:

— Какие у нас тут солдаты? Обычного осмотришь! Температура у него, посмотришь, что к чему. Поняла?

— Да я ж ни черта в этом не соображаю.

Жаров наклонился к женщине:

— А тебе и не хера соображать. Просто посмотришь бойца, горло, дыхалку послушаешь. Вставай!

— Но у нас есть санинструктор?

— Вставай, сказал, мать твою! Сначала сама поглядишь на бойца. Чего не ясно?

— Ну, хорошо, встаю, чего орать-то?

— А вы, бляди, без этого ни хера не понимаете!

— Да, конечно! Один ты понятливый!

Губочкина встала:

— Любовное ложе раскидать по кроватям?

— Не надо. Ширмой загороди. Готова?

Валентина быстро облачилась в камуфляж.

— Готова, товарищ старший лейтенант!

— Ну-ну!

Взводный достал обычную армейскую рацию малого радиуса действия:

— Мансур? Веди ко мне своего Казанцева. Да предупреди, чтобы о глюках забыл. О них ни слова, ясно… Вот и хорошо. Жду.

Первым на командный пункт зашел Мансуров, за ним пулеметчик.

Старший лейтенант повернулся к Губочкиной, кивнув на солдата:

— Осмотри его!

Женщина подошла к бойцу. Как он молод, двадцати еще, наверное, нет, глаза большие, красивые. Губочкиной захотелось крикнуть солдату: беги отсюда, дуралей, беги, куда глаза глядят, поднимай шум, ведь тебя убить хотят! Но… не решилась. Она потрогала его лоб. Температура после таблеток снизилась, но лоб оставался горячим, покраснело и горло. Отойдя к столу, Валентина проговорила:

— По-моему, ангина у него начинается. Надо пенициллин колоть. Дня три, не меньше, и постельный режим соблюдать. Со мной такое было. Ничего страшного, но бойцу покой требуется и лечение. Еще воды теплой. Он должен пить ее как можно чаще, лучше с содой! Это все, что я могу сказать. Но лучше вам санинструктора вызвать. Он диагноз официальный поставит. И рецепт на лечение выпишет. Ему и колоть Казанцева.

Взводный подозрительно посмотрел на любовницу:

— А откуда тебе фамилия больного известна? Ведь ты же не общаешься ни с кем из взвода?

— Вы сами его, товарищ старший лейтенант, по фамилии назвали, когда приказали сержанту привести сюда.

— Да?

Жаров взглянул на Мансурова.

Тот кивком головы подтвердил слова Губочкиной.

Взводный приказал заместителю, глянув на часы, привести санинструктора. Валентина знала, для чего посмотрел время Жаров. Ему надо было выждать двадцать минут. Время, необходимое убийце с вражеской стороны выйти на позицию и приготовить оружие к роковому выстрелу. Эх, солдат, солдат! Последние минуты живешь! И ничего сделать нельзя. Так вышло! Не повезло тебе!

Губочкина тяжело вздохнула.

Жаров поинтересовался: