— Это то, что нам даром не надо, Вэн. Акции закрытого акционерного общества. То есть владеть ими может только тот, кто является сотрудником предприятия. А мы с тобой погулять вышли.

— Ты че меня как первоклассника учишь? Будто я про твои акции не знаю!

— А раз знаешь, значит, не ори! В следующий раз выгорит. Ждать надо.

— Нет, Санек, все не просто так. Твой Антоша неладное заподозрил, не доверяет он тебе.

— Доверяет. Так карты сошлись. Деньги-то вот они, но только чужие, просто так в банк не положишь и с собой не возьмешь.

— Нет, Санек, не просто так, — задумчиво повторил Вэн. — Старик нас проверяет... Ничего, мы его тоже за вымя пощупаем.

Саша смотрел на Вэна испуганно. Еще каких-нибудь три недели назад он не знал ни забот, ни хлопот. И приспичило же дяде нанять в киллеры именно Вэна! Да, у него имя, у него фирма, безупречные по исполнению заказы, но он никогда не позволит себя кинуть, взорвать, убить, утопить. Скорее сам взорвет, убьет, утопит. Схватил железной хваткой, почувствовав слабину, и будет душить, пока не добьется своего! Саша помнил Вэна таким еще по Академии КГБ.

А ведь он пытался отговорить Антона Владленовича от использования в деле Вэна. Не хватило аргументов. А у дяди они были довольно вескими: во-первых, Вэн поблизости от объекта, во-вторых, работает профессионально, без хвостов и свидетелей, в-третьих, не сможет шантажировать заказчиков, потому что у самого руки по локоть в крови, достаточно маленькую наводочку фээсбэшникам дать, и все — сгорел Вэн! — в-четвертых, его можно будет незаметно и безболезненно убрать. Вот оно — незаметно, безболезненно. Как бы самого не убрали!

Саша боялся боли, боялся смерти, боялся громкого голоса. Да, он был трусом и знал это про себя. Конечно, он был профнепригоден и не мог учиться в академии, но сзади всегда маячила тень всемогущего дяди. Кажется, Антон Владленович был сказочно богат еще во времена Хрущева... Эта тень следовала за ним по пятам и беспрестанно твердила: «Ты не трус, ты сможешь! Такими делами ворочать будем!» Какими делами? Людей убивать, деньги воровать? Он струсил тогда перед дядей, трусил и сейчас, до смерти испугавшись того, что взорванный им Вэн жив и невредим.

— Дядю нельзя, он слишком заметная фигура. Нас тогда тут же... уберут.

— А мы пощупаем так мягко и незаметно, что он даже не заметит, — рассмеялся Вэн.

Наш самолет принимал аэропорт Шереметьево-1. Мы покружили немного, ожидая, когда освободится полоса, и пошли на посадку. Я все время слушал в наушниках, о чем переговариваются пилоты с «землей». Диспетчерам не было ни слова сказано ни про вооруженных людей на борту, ни про захват самолета, но я, только глянув вниз, сразу понял — в аэропорту объявлена тревога. Поле было пустым: ни одного человека, ни одной машины. Около терминала, где обычно было многолюдно, тоже ни души. Я приставил бинокль к глазам. Ага, аэропорт оцеплен вооруженными людьми в касках и бронежилетах. Вот один пытается слиться с фонарным столбом, другой сидит в тени автобуса для перевозки пассажиров с винтовкой на коленях. Теперь мне все стало ясно: истории водителя КамАЗа и охранника у ворот адлерского аэропорта произвели на местное управление ФСБ неизгладимое впечатление. Несмотря на то что «угонщики», то есть мы, не предъявляли никаких требований и условий властям, не объявляли о захвате, не меняли курс и даже почти не били пассажиров — хотя следовало бы их отмутузить до потери пульса за все, что они сделали, — приземлившись, мы попадем в объятия спецназа. Видно, судьба у нас, у «солдат удачи», такая — из огня да в полымя. Только сейчас я понял всю серьезность нашего поступка, сказать проще — преступления. Увлекшись погоней, мы захватили воздушное судно, так, кажется, это называется на казенном языке. А теперь, когда уже все сделано и ничего исправить нельзя, иди попробуй докажи, что это не мы бандиты, а они, люди Николая Викентьевича. Быстро найти крайнего — это у нас умеют...

Я вышел в салон, чтобы посоветоваться с ребятами. Муха с Артистом приглядывали за людьми Николая Викентьевича, которые были прикованы наручниками к сиденьям, а Док занимался Боцманом, перевязывал рану. У Боцмана опять открылось кровотечение.

— Мужики, наши действия расценены как угон самолета. Внизу вооруженный до зубов спецназ. Что будем делать?

— Мы разве объявляли об угоне? — удивился Артист.

— Мы нет — но кто-то другой мог... У пилотов может быть условный сигнал, о котором мы даже не догадываемся, с помощью которого они сообщают на землю о захвате. Честно сказать, все наши действия в Адлере я расценил бы как терроризм чистейшей воды.

Шутка моя парням понравилась — они дружно рассмеялись.

— Что делать будем? Дело-то серьезное. Поймают, мало не дадут.

— А может, действительно захватим всю эту трихомундию да и уйдем в партизаны? — весело предложил Артист.

— Погоди, Семен. Я серьезно. Через пять минут пилоты посадят самолет, и тогда будет поздно что-либо менять.

Артист с Мухой переглянулись.

— А может, боевое десантирование, а? Как в старые добрые времена?

— С раненым Боцманом? — Я покачал головой.

— А что? Два спасательных жилета, и все дела. Продержимся.

Я размышлял несколько секунд, прежде чем принял решение.

— Всему десанту надеть спасательные жилеты! Вернулся в кабину пилотов.

— Отменить посадку! Набрать высоту! — У меня был такой тон, что пилоты повиновались беспрекословно. — Идем в сторону озера Круглое.

От Шереметьева до Круглого всего семнадцать километров — меньше минуты лету. Я велел пилотам снижаться до предельно возможного уровня — меня вовсе не грела перспектива разбиться о воду. Пилоты послушно выполняли все мои приказания, и уже через сорок секунд внизу, совсем близко, мелькнула узкая полоска шоссе, сразу за которым начиналась водная гладь.

— Ниже, ниже, еще ниже! — командовал я. — Вот так и держите!

Озеро промелькнуло под пилотным колпаком, и пошла «зеленка» — перелески и рощицы вперемешку с дачными поселками. Прежде чем пилоты сделали разворот, я велел пацанам открыть аварийный выход. Сделали они это весьма проворно, и вот по салону уже загулял холодный, бьющий в лицо ветер.

Ребята шустро напялили на себя спасательные жилеты. Такой же жилет был надет и на Ирину. В ее глазах читался испуг. Оно и понятно — какие-то люди все время хватают, тащат, каждый в свою сторону. Ничего, ничего, теперь мы с этим Викентьичем по полной программе за все разберемся!

Самолет еще не дошел до кромки озера, когда я велел всем приготовиться к десантированию. Первыми должны были пойти Ирина и Артист. Артист в случае чего мог подстраховать девушку в воде. Потом шли Боцман с Доком. С Боцманом тоже было непросто: а вдруг он потеряет сознание, ударившись о поверхность, — поэтому я и поручил его постоянному попечению Перегудова. Потом прыгал Муха, последним — уже на пределе — я сам. А до того мне придется приглядывать за пилотами.

Сверху, с воздуха, хорошо были видны глубокие и мелкие места. Нам, конечно, нужно бы где поглубже, чтобы не разбиться о дно. Вот одно из них, что-то типа омута, ямы.

— Пошли! — что есть силы крикнул я из кабины, перекрывая вой ветра и рев моторов.

Артист вытолкнул из самолета визжащую Ирину, а в следующее мгновение прыгнул и сам. Вот еще одно место поглубже.

— Пошли!

В этот второй пролет над озером десантироваться удалось четверым. Мы с Мухой остались на следующий заход. Я прекрасно понимал: стоит только оставить пилотов без контроля, они тут же резко поднимут самолет вверх и направят его назад, в Шереметьево, поэтому мне придется сидеть рядом с ними до последнего.

Самолет сделал разворот и снова пошел над озером. Сверху хорошо были видны фигурки четверых людей, плывущих к берегу.

Я увидел, как приводнился Муха, подняв фонтан брызг, помедлил немного, дожидаясь следующей ямы, потом резко выскочил из кабины и, не раздумывая, сиганул вниз...

Нам с парнями за время службы часто приходилось десантироваться без парашютов. Есть такая горная