снова зазвучали скорбные речи и воспоминания о безвременно ушедшем товарище. Они были уверены, что теперь можно быть совершенно спокойными. Возможно, именно потому ни Владлен Иванович Курцевский, ни его коллеги-сослуживцы так и не заметили особого выражения в глазах Евгения Сидорчука и его быстрых взглядов, которые тот время от времени бросал на них.

Генералы не могли знать того, что знал этот ладный майор.

А знал он вот что.

Примерно за месяц до случившегося воскресным январским утром Сидорчук- старший растолкал сына и заставил ни свет ни заря вылезти из теплой постели.

— Одевайся, — приказал он. — Пойдем выгуляем нашего зверя.

И было в голосе отца нечто такое, что заставило Евгения безмолвно повиноваться.

Надев теплые куртки и спортивные шапочки, с огромной кавказской овчаркой на поводке они вышли из своего дома и медленно пошли по чистому снегу, по пустынному еще переулку.

— Значит, так, сынок, — после долгого молчания наконец выговорил генерал.Поверь мне: я бы хотел, чтобы этого разговора между нами никогда не было. Однако он неизбежен.

— Ты о чем, папа? — Евгений обратил к нему свое румяное, свежее лицо.

— Слушай внимательно и не перебивай. Чтобы объяснить все, потребовалось бы слишком много времени. Его у меня уже нет.

— Ты что, папа… заболел?

— Сказано — не перебивай. Не заболел. Хуже, гораздо хуже… Ты же знаешь, что говорят, что шепчут обо мне все эти профурсетки… Ты знаешь, как мы живем, понимаешь, почему так… И пожалуйста, никаких вопросов.

— Но-о… — снова не выдержал Евгений. — По-моему, так, как мы, живут все люди нашего круга.

И он назвал несколько фамилий известных военачальников, чьи имена последние несколько лет взяли за правило трепать разные газетенки, что в этом самом «их кругу» принято было называть «шельмованием армии».

— Да, живут… живут… — согласился Сидорчук. — Короче, так. Как обычно в таких случаях говорится, я здорово запутался, Евгений. Посвящать тебя в детали незачем. Одно тебе должно быть понятно — мои мотивы. Да, мне, простому рабочему парню, слесарюге из Коломны, всю жизнь хотелось вырваться из нищеты, подняться, достичь, добраться… Хотелось доказать, что я сам, моя жена и мои дети не прокляты от рождения лишь потому, что я вырос в бараке. Что и они будут жить не хуже директора нашего завода и всякой райкомовской шелупони. И я добился всего.

На это ушло тридцать лет. Вы с матерью и сестрой обеспечены всем. Тебе открыт путь, так что я могу быть спокоен.

— Да что случилось, папа?

— Сказано тебе — запутался. Я наделал много такого, что делать было нельзя, никогда. Путь назад мне отрезали. Меня взяли за горло и держат крепко. Суки газетчики называют это нашей круговой порукой. Чего мудрить, так оно и есть… Вырваться они мне не дадут. Я сам загнал себя в этот загон, куда в любой момент могут прийти и заколоть меня как свинью.

— Отец… Ты что?! Это так серьезно?

— Серьезней не бывает. А теперь они затеяли такое… Ну там… с «Армадой». В общем, так: пока силы есть, я буду держаться до последнего. Я не баба, не тряпка. Дать себя сожрать — нет уж, хрен вам! Короче говоря, если вдруг окажется, что генерал Сидорчук ушел из жизни каким-то странным, непонятным образом, ну… выпал из окна, попал в автокатастрофу, покончил жизнь самоубийством… — Что ты говоришь, пап?

— Молчать, майор! Слушай внимательно и запоминай. Всех вас тогда возьмут под особый надзор. Дома все перероют, вы и не заметите. Бумаги, документы — якобы по соображениям секретности — изымут и увезут. Впрочем, дома у меня и нет ничего.

Если это случится, твои действия в первые же минуты — именно в первые, сразу!иначе потом будет поздно. Где бы ни был — хватаешь такси, а лучше левака и летишь в почтовое отделение номер сто пятьдесят. Адрес: Четвертый проезд Подбельского, дом четыре. Там на твое имя будет конверт до востребования, большой, в полный лист. В нем, внутри, пакет. Этот пакет ты должен будешь немедленно передать в ФСБ, прямо в руки — слышишь, только в руки и только лично! — полковнику Макарычеву. Его внутренний телефон — семнадцать-пятьдесят. Приказ понятен?

— А что в этом… пакете?

— Там все. Документы, счета и мое личное письмо на имя зам председателя ФСБ Касьянова.

— Я имею право их прочитать? Генерал Сидорчук задумался, потом глухо сказал.

— Что ж, имеешь. Только у тебя уже не будет времени.

— Но погоди! — воскликнул Евгений. — Погоди, отец! Почему ты не можешь просто сам пойти к этому Макарычеву, встретиться с Касьяновым, зачем… так?..

— Потому что так, и только так! — отрезал отец. — Потому что иначеследствие, трибунал, позор, гибель всем. Вы останетесь ни с чем, а меня все равно уничтожат. Возможно, для верности и вас всех. А так моя внезапная трагическая смерть все спишет, всему подведет черту. Семью не тронут. Вы им будете уже не нужны.

— Слушай, папка, — в отчаянии вскрикнул Евгений, — ну неужели нет спасения?

— Для меня спасения нет! Я знаю, как это у нас делается, — пощады не бывает.

А ты обязан спасти мать и сестру. Я оставляю их на тебя. Клянись, что сделаешь все!

— Клянусь, — тихо сказал Евгений. Огромный пес, угрожающе поглядывая по сторонам, неспешно бежал впереди, натягивая толстую цепь.

— Вот и я на цепи, — после долгого молчания сказал генерал Сидорчук. — Хотел счастья, дурак, а попал на цепь. Ну давай, что ли?

Он достал из кармана плоскую бутылку коньяка, отвинтил пробку, сделал большой глоток и протянул сыну. Вскоре бутылка была пуста. Майор Евгений Сидорчук с силой швырнул ее в стену дома, и она разлетелась на мелкие осколки.

— Жаль, — сказал генерал. — Напрасно. Оставил бы на память…

Время, прошедшее с того морозного утра, сын генерала Сидорчука прожил как во сне.

Его не оставляло ощущение какого-то жуткого морока, как бывает нередко перед пробуждением. Но он знал: нет, не морок. И когда через несколько недель ему на работу, в огромное серое здание Министерства обороны на Фрунзенской набережной, позвонили с Арбатской, он не стал медлить и данную отцу клятву выполнил.

Летя мимо Лефортова по заснеженному берегу замерзшей Яузы в чужом «жигуленке», он успел прочитать все, что было в том пакете, от знака до знака.

И, сразу смекнув, что держит в руках, заскочил по дороге в какую-то фирмочку, снял ксероксы со всех документов и, не раздумывая, отправил их самому себе ценной бандеролью до востребования на главпочтамт города Владимира, куда часто выезжал по делам службы.

Еще через полчаса подлинники документов в запечатанном конверте уже держал в руках полковник Макарычев.

А Евгений Сидорчук, побывав на Арбатской площади в опустевшем кабинете отца, где работала следственная группа Главной военной прокуратуры, вез страшную весть матери и сестре в сопровождении старого отцовского товарища и друга дома генерала Курцевского.

Только клятва, данная отцу, останавливала его в желании сделать то, что он считал нужным. Он молча слушал слова утешения, отвернувшись к окну машины, уже зная имена, пароли и схему всего задуманного тайного предприятия.

«Вчера, на космодроме Байконур в Казахстане, был произведен первый испытательный пуск новейшей российской ракеты-носителя „Зодиак“ с искусственным спутником связи на борту. Специалисты Главкосмоса и российских Военно-космических сил отмечают безупречную работу всех систем и агрегатов. Во время запуска на космодроме присутствовали члены Российского правительства, а также ряд иностранных дипломатов, военных атташе и журналистов, что в полной мере отвечает духу доверия и гласности» (ИТАР‑ТАСС).