— Как я догадываюсь, ты тоже получил приглашение? — Артист извлек из кармана легкой спортивной куртки точно такую же афишку, что и полученная Пастухом в Затопине. — Вчера у себя в ящике обнаружил… И Доку такое же пришло. Тоже заказным. Позвонил Мухе. Он не отправлял. Стало быть, Боцман. Больше некому.

— Ясно, — сказал Пастух. — Общий сбор — на трибуне. Эти автокамикадзе должны знать, где наши места.

— Я сказал Мухе на всякий случай, — кивнул Артист. — О Боцмане и разговора нет, коли он сам нас сюда зазвал. Не поскупился. Между прочим, билетики по двести тыщ… Док взглянул на часы.

— Ладно, мужики, двинули в Колизей, поглядим, что тут за цирк, а после все решим… И они пошли втроем — высокие, стройные Пастух и Артист (один светловолосый, второй с темной шапкой вьющихся кудрей) и третий — более плотный, похожий на их старшего брата.

Они миновали линию контроля и начали подниматься по узким проходам туда, где были их места на трибунах, — с виду люди как люди, такие же, как все эти тысячи пестро одетых фанатов нового вида спорта.

Но было в них нечто неуловимое, что выделяло среди всех остальных — то ли необычное спокойствие в глазах и лицах, то ли сдержанная скупость жестов.

Они шли, и им почему-то, будто помимо воли, безропотно уступали дорогу, пропускали, торопливо поджимали ноги — словно исходило от каждого из этой троицы незримое излучение опасности, силы и какой-то особенной уверенности в себе.

Места их оказались из самых дорогостоящих и лучших на стадионе.

Здесь вокруг полно было тех, кого теперь называли «новыми русскими»похожие друг на друга ребятки нового поколения: молодые толстосумы с расфуфыренными длинноногими эскорт-красотками и как бы неотделимые от них то ли блатные, то ли приблатненные коротко стриженные, накачанные, нагло- самодовольные парняги с холодными, цепкими взглядами — быки, кидалы, отморозки из разных команд и бригад. Но и спесивые удачники-богатеи, и эти крутые братки почему-то невольно скучнели, встречая на миг жесткий взгляд Пастуха, ироничный — Артиста, очень внимательный, пристальный и спокойный самого старшего из них — Дока.

И вот гонки кончились, толпы зрителей понемногу редели.

Но на скамьях еще было полно людей — многие ждали, когда освободятся проходы, и от нечего делать разглядывали расходящийся народ в бинокли, монокуляры, подзорные трубы и даже в снятые с ружей оптические прицелы.

Среди них в гуще зрителей западной трибуны решительно ничем не выделялись трое молодых мужчин в свободной летней одежде — спортивных рубашках, черных майках и длинных широких шортах по моде сезона. Расположившись в рядах по другую сторону арены, прямо напротив трибуны, где сидели Пастух, Док и Артист, двое из них молча отслеживали каждое движение объектов наблюдения в мощную дальнобойную оптику. Дистанция была немалая — свыше двухсот метров. Но через линзы мощных приборов лица Пастуха и его друзей, казалось, были совсем рядом. А третий, чуть прикрыв глаза, отрешенно-сосредоточенно вслушивался в то, что звучало в обычных с виду наушниках от карманного плеера.

— Вижу всех… Все в сборе… Кроме шестого, — переведя какой-то черный рычажок на своей зрительной трубе, едва слышно пробормотал один из наблюдателей и коснулся серебряной «сережки» в мочке уха. — Звук в порядке. Принимаем отлично.

Наши действия?

— Можете приступать, — отозвалась «сережка».

— Дополнительные указания?

— Проводим основной вариант.

— Подтвердите — работаем вариант 'А'?

— Подтверждаю… Облачившись в белоснежный спортивный костюм призера, окруженный десятками людей с видеокамерами и фотоаппаратами, Боцман смущенно поднялся на пьедестал.

Замелькали вспышки, заиграла музыка. Он растерянно принял из рук двух длинноногих блондинок в супермини ключи от своего «форда» и уселся за руль.

Завел мотор и тронулся вперед, чтобы описать вдоль трибун круг победителя.

— Может, пойдем отсюда, а? — оторвавшись от окуляров бинокля, обернулся к Ивану Артист.

— Да нет уж, дождемся… триумфатора, — возразил Док.

— Вон Муха, — сказал Пастух.

И точно, маленький стройный Мухин устало карабкался по разбитым ступенькам, забираясь все выше от яруса к ярусу — туда, где сидели его друзья. Добрался наконец, перевел дух.

— Здорово! Ну… как? — растерянно и как бы виновато переводил он глаза с одного на другого.

— Если вы ждете аплодисментов, господин Мухин, — сказал Артист, — можете утереться. Не дождетесь.

— Да что я, не понимаю? — махнул рукой Олег. — Это Боцман, зараза, меня втравил! Хорошо хоть, тачка не своя была. Всмятку! И на мне ни одного живого места нету!

— Дураки живучи, — утешил его Док.

— Как считаешь, — спросил Артист, — увидим мы сегодня эту фигуру поближе? — и кивнул в ту сторону, где Боцман завершал почетный тур вдоль трибун.

— А вот посмотрим, посмотрим… — угрожающе протянул Перегудов. — А то я ему такую микстуру пропишу — не то что нас, мать родную забудет!

В то же самое время с противоположной трибуны на Пастухова и его друзей смотрел в сильный бинокль еще один человек — довольно высокий, сухощавый, лет пятидесяти. Его худое лицо с потухшей сигаретой в углу крепко сжатого рта было напряжено и сосредоточено. Он пристально всматривался в каждого, время от времени переводя бинокль на победителя Хохлова, неловко топтавшегося у своего «форда» в окружении завистливых зевак.

Наблюдатель усмехнулся и перевел взгляд оптики на тех троих, что одновременно с ним вели наблюдение за Пастухом, Доком, Артистом и остальными.

Придерживая одной рукой у глаз тяжелый бинокль, он другой извлек из нагрудного кармашка плоскую черную зажигалку, поднес ко рту и щелкнул крышкой кресала. Но огня почему-то не высек. Вместо язычка пламени из зажигалки вылетел почти незаметный тоненький штырек антеннки.

— Работу продолжаем… — быстро проговорил странный курильщик в свою странную зажигалку. — Все здесь. Теперь предельное внимание… — Мы готовы, — пискнула «зажигалка» и снова исчезла в кармане рубашки.

Наблюдатель взглянул на часы. Было двенадцать двадцать пополудни. Он чуть повернул голову, и к нему тотчас торопливо шагнул молодой человек лет тридцати.

— Ну как?

— Похоже, сработало, Михаил… — тихо сказал старший. — Кажется, заглотнули… Окруженный чужими улыбающимися людьми, которые тянулись пожать ему руку и наперебой требовали немедленно ехать с ними в ресторан обмывать победу, ошалевший Боцман искал глазами друзей. Но их не было поблизости, хотя он знал, что они должны быть здесь.

Нежданная победа казалась ему невероятной. Час назад он бы поклялся, что честной борьбы на таких шоу быть не может — все расписано заранее до минуты и цента. И на тебе!

Согласно условиям соревнований, каждый участник, если гонялся тут на собственном шарабане, получал за выступление тысячу «зеленых». Если на клубномполовину. Хохлов выступал здесь всего в третий раз на своей раздолбанной таратайке, которой давно пора было на свалку истории, и, само собой, ни о какой победе не помышлял.

Чудно… Неужто фортуна? За двадцать семь прожитых лет Хохлов не слишком привык к ее благосклонности. Может, потому и не оставляло его сейчас поганое сосущее чувство, будто сдуру вляпался в какую-то пакость.

Могучий, плечистый, черноволосый, в только что подаренном устроителями соревнований белоснежном адидасовском костюме, Боцман без труда раздвинул толпу настырных доброжелателей, отвел от себя одну видеокамеру, другую и, прикинув, где могут быть товарищи, начал медленно взбираться по ступенькам к далекому ярусу на восточной трибуне, даже не оглянувшись на сверкающую игрушку цвета синий