Дома белье стирали в титане рядом с плитой, развешивали вокруг камина в гостиной, потом гладили на кухне. Вся работа шла на кухне.
— Ты слышала? — почти каждый вечер спрашивала ее Мама. В кулаке она держала утюг, нагретый на плите. Свет во всем доме был тусклый, и Лизель сидела за столом, уставившись в провалы между языками пламени.
— Что? — спрашивала она. — Что там?
— Это была Хольцапфель! — Мама уже срывалась с места. — Эта свинюха только что снова плюнула нам на дверь!
Такая традиция была у одной их соседки, фрау Хольцапфель — плевать им на дверь, всякий раз проходя мимо. От двери до калитки было всего несколько метров, а фрау Хольцапфель обладала, скажем так, нужной дальнобойностью — и меткостью.
Причина плевков заключалась в том, что фрау Хольцапфель и Роза Хуберман уже лет десять состояли в какой-то словесной войне. Никто не знал истоков этой вражды. Они и сами, должно быть, ее забыли.
Фрау Хольцапфель была сухопарая женщина и, как видим, так и брызгала злобой. Замужем она никогда не бывала, но имела двух сыновей, несколькими годами старше Хуберманова отпрыска. Оба ушли в армию, и оба еще появятся в эпизодических ролях, прежде чем наш рассказ закончится, это я вам обещаю.
Ну а про плевки мне следует добавить, что плевалась фрау Хольцапфель еще и добросовестно. Никогда не манкировала обязанностью харкнуть и сказать «Свинья!», проходя мимо двери дома номер 33. Вот что я понял про немцев:
Похоже, они без ума от свиней.
Когда женщина с утюжным кулаком велит тебе пойти и стереть с двери плевок, хочешь не хочешь, а пойдешь. Особенно если утюг горячий.
Вообще-то это стало обычным делом.
Каждый вечер Лизель выходила на крыльцо, вытирала дверь и смотрела на небо. Обычно небо было как помои — холодное и густое, скользкое и серое, — но время от времени несколько звезд набирались духу показаться и посветить, пусть и несколько минут. В такие вечера Лизель задерживалась подольше и ждала.
— Привет, звезды.
Ожидание.
Крика из кухни.
Или пока звезды опять не пойдут ко дну, в хляби немецкого неба.
ПОЦЕЛУЙ
(Малолетний вершитель)
Как и в большинстве маленьких городков, в Молькинге было полно чудаков. Несколько жило на Химмель-штрассе. Фрау Хольцапфель была лишь одним из таких персонажей.
Среди остальных имелись и такие:
• Руди Штайнер — соседский парнишка, помешанный на чернокожем американском спортсмене Джесси Оуэнзе.[3]
• Фрау Диллер — истинная арийка, хозяйка лавки на углу.
• Томми Мюллер — мальчик с хроническим воспалением среднего уха, которое обернулось несколькими операциями, розовым ручейком кожи, нарисованным поперек лица и постоянными подергиваниями.
• И мужчина, известный главным образом как «Пфиффикус», — сквернослов, рядом с которым Роза Хуберман покажется златоустом и праведницей.
В общем-то, люди на улице жили довольно бедные, несмотря на ощутимый подъем немецкой экономики при Гитлере. Бедные районы города никуда не делись.
Как уже упоминалось, соседний с Хуберманами дом занимала семья по фамилии Штайнер. У Штайнеров было шестеро детей. Один, пресловутый Руди, скоро станет лучшим другом Лизель, позже — ее товарищем, а иногда и подстрекателем в преступлениях. Лизель познакомилась с ним на улице.
Через несколько дней после первой ванны Мама разрешила Лизель выйти погулять с другими детьми. На Химмель-штрассе дружбы завязывались под открытым небом, невзирая на погоду. Дети редко ходили друг к другу в гости: дома были тесными и в них обычно мало что содержалось. Кроме того, дети предавались любимому занятию, как профессионалы, на улице. Футболу. Команды были хорошо сыгранны. Ворота обозначали мусорными баками.
Лизель была новенькая, и ее тут же впихнули между этими баками. (Освободив наконец Томми Мюллера, даром что он был самый никчемный футболист, какого только знала Химмель-штрассе.)
Поначалу все шло очень мило, пока Томми Мюллер не сбил в снег Руди Штайнера, отчаявшись отобрать у него мяч.
— Чё такое?! — заорал Томми. Его лицо дергалось от возмущения. — А чё я сделал?!
За пенальти высказались все в команде, и вот Руди Штайнер вышел против новенькой Лизель Мемингер.
Он установил мяч на кучку грязного снега, уверенный в обычном исходе дела. В конце концов, Руди забивал пенальти уже восемнадцать раз подряд, даже когда соперники позаботились выдворить из ворот Томми Мюллера. Кем бы его ни заменили, Руди забьет.
В этот раз Лизель тоже попытались выгнать из ворот. Как вы можете догадаться, она уперлась, и Руди ее поддержал:
— Не, не. — Он улыбался. — Пусть стоит! — И потер руки.
Снег перестал падать на грязную улицу, и между Руди и Лизель насобиралось мокрых следов. Руди подволокся к мячу, ударил, Лизель бросилась и как-то сумела отбить мяч локтем. Затем поднялась, ухмыляясь, но ей в лицо тут же врезался снежок. Его наполовину слепили из грязи. И влепили дико больно.
— Что, нравится? — Мальчишка осклабился и побежал догонять мяч.
— Свинух, — прошептала Лизель. Язык новой семьи усваивался быстро.
Пусть даже чокнутому, Руди изначально было суждено стать лучшим другом Лизель. Снежок в лицо — бесспорно идеальное начало верной дружбы.
Уже через несколько дней Лизель стала ходить в школу вместе со Штайнерами. Мать Руди Барбара заставила его пообещать, что он будет провожать новую девочку, — заставила прежде всего потому, что прослышала о том снежке. К чести Руди, он с удовольствием послушался. Он вовсе не был юным женоненавистником, как многие мальчики. Девочки ему очень нравились — и Лизель нравилась (отсюда и снежок). Вообще-то Руди Штайнер был из тех юных нахальных засранцев, которые спят и видят себя с
