Вторая девушка казалась еще меньше и изящнее первой, которая делала себе сейчас коктейль.
В темноте из туалета вернулся Никерсон.
– Это чтобы народ снова не набежал, – объяснил он.
– Зачем ты ударил человека бутылкой? – спросила вторая вертушка.
– Он выкладывал лед в пепельницы, – сказал Никерсон.
– Ты собираешься заканчивать? – спросил Шафт.
– Мне нужно дождаться, пока придет хозяин и посчитает деньги. А ты?
– У меня еще дела. – Он взглянул на нос первой вертушки. – Может, повязку надо будет сменить.
Шафт пошел в конец стойки, сгреб кольт и сунул его в правый задний карман.
– Он заметит, что пистолет исчез?
– Не знаю, наверное.
– Скажи, что его вместе с двумя хулиганами забрала полиция. И что они обещали вернуть, если пистолет зарегистрирован.
Никерсон кивнул.
– Ты не хочешь пойти со мной поменять мне повязку? – спросил Шафт носатую. Он уже почти привык к ее носу.
Она взяла пачку сигарет, лежавшую на стойке, засунула ее в сумочку и сделала большой прощальный глоток водки с тоником.
– Будь осторожен, приятель, – сказал Никерсон.
– Ты тоже. – Шафт слабо взмахнул рукой.
Шафту казалось, что пистолет тяжелый, как мешок картошки. Он едва не стягивал его штаны к лодыжкам. Пакет с десятью тысячами, исключая две пятидесятки, неуютным комом свалялся в другом кармане.
Никерсон улыбался и одобрительно кивал вслед девушке. Шафт проследил направление его взгляда и подумал: 'Нет, с носом у нее и вправду плохо. Слишком толстая задница'.
– Эй, киса, подожди, – сказал он, думая также о том, что не знает ее имени. – Нам в другую сторону. Вон тот дом через дорогу.
– Почему ты не вызовешь его на допрос? – предложил комиссар.
– Нет, – сказал Андероцци. – Так лучше.
– Послушай, ты что – считаешь, мэр сошел с ума? Ты хочешь, чтобы я доложил ему, что мы ждем информацию и совета от какого-то сукина частного детектива?
– Тогда ничего не говорите. Он же не сообщает вам, когда едет покататься на велосипеде.
– Сравнил тоже.
– А разве можно сравнивать нашу информацию с информацией, которую дает нам Шафт? Вы знаете хоть одного черного радикала? Я – нет. А Шафт с ними разговаривает. Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы вести дела с Ноксом Персоном? А Шафт работает на старого мерзавца. Вам известно, почему мафия расстреляла пятерых черных боевиков? А Шафт дарит нам двоих красавцев – одного с проломленной головой, – которые могут знать, хотя сами не принимали в этом участия. Сорок восемь часов назад вы беспокоились, что придется посылать танки на Амстердам-авеню. Теперь вы предлагаете остановить человека, который помогает нам обойтись без танков.
– Не нравится мне это все.
– На то вы и комиссар полиции. Но давайте смотреть правде в глаза. Что мы выбираем: игру по правилам, счастье мэра плюс сотни две трупов и миллионов сорок ущерба или даем одному человеку работать вне правил и все это предотвратить?
– Но мы не сможем, если что, обеспечить ему прикрытие.
– Нет, сможем. Мы обязаны. Мы не должны терять его из виду.
– Насколько, ты считаешь, он крут?
– Не так крут, как он сам думает, но гораздо круче, чем думают многие другие. Где-то посередине. В основном им движет тот факт, что он один и что он черный. Еще он убежден, что уцелеет.
– Почему?
– Он умный и пронырливый. Он весь, мерзавец, состоит из мускулов и ненависти.
– Дай мне знать, когда выяснится, кто такие эти стрелки из бара.
– Есть, сэр.
Телефон не отвечал, и Андероцци положил трубку. Он хотел позвонить в участок и справиться насчет отпечатков пальцев, потом сразу сообщить о результатах комиссару. Может, следует сначала позвонить Шафту. Что, интересно, он сейчас делает? И с кем? Андероцци откинулся на спину, рядом со своей теплой мягкой женой, и захрапел.
У Шафта накопилось столько неотложных дел, что сосчитать их смогла бы только сороконожка. Он почти забыл, как выглядит унитаз. В последний раз он ему попадался, кажется, в доме Гринов. Выпитое виски уже сильно распирало мочевой пузырь.