людьми старались не встречаться в лесу и других безлюдных местах. Впрочем, с некоторыми знакомыми тоже.

Двор боярина Фоки находилось в центре его деревни. Был он бедноват и слабо защищен. Рва нет. Тын высотой всего метра три. Одна караульная башенка над воротами. Наверное, половцы сюда давно не заглядывали. Службу, правда, несли исправно. Только мы выехали из леса, как караульный заколотил в било. Ворота сразу захлопнулись. В деревне народ заметался и попрятался. В лес никто не побежал. Наверное, опознали, что мы не кочевники.

Боярин Фока оказался худым и длинным мужчиной лет сорока пяти. Широкая кольчуга висела на нем, как на вешалке. Борода тоже была длинная и наполовину седая. Усы закрывали губы, поэтому создавалось впечатление, что боярин чревовещает.

— Кто такие? Что надо? — грубо спросил он.

— Так-то ты встречаешь своего князя! — произнес я шутливо.

— Какой ты мне князь?! — фыркнул Фока. — Я тебя знать не знаю!

— Вот это и странно, — не обидевшись, продолжил я. — Землю мою держишь, а меня знать не хочешь, службу не несешь. Получается, что ты обворовываешь меня. А как надо с ворами поступать, не подскажешь?

— Я служу князю Рыльскому! — с вызовом произнес боярин.

— Служи, я не против, — разрешил я. — Только деревню мою освободи. Пусть тебе Мстислав мвятославич даст что-нибудь на кормление за твою преданную службу ему.

— С чего это я должен ее освобождать?! — продолжал упорствовать боярин Фока. — Ею владели мой отец, дед и прадед. Она моя по праву!

Не знаю, на что он наделся. Может, ждал, что крестьяне полягут за него костьми. Они выглядывали из-за домов и плетней, но нападать на нас не спешили. Подозреваю, что боярин переоценил их преданность. Руководитель должен отбрасывать все прилагательные из речей подчиненных в его адрес. В том числе и оскорбительные, но по другой причине.

— Потому что так решил я, князь Путивльский, твой господин, — заявил я. — И будь благодарен мне, пес шелудивый, что за твою измену жизни тебя не лишаю!

— Так я не знал, что ты теперь княжишь, думал, Епифан Сучков заправляет, — поменял тактику Фока.

— Надо же, все знали, а ты нет! — молвил я с издевкой и продолжил строгим тоном: — Открывай ворота. Иначе приступом возьмем. Но тогда повешу и тебя, и всю твою семью.

Боярину Фоке очень не хотелось открывать ворота. И умирать тоже не хотелось. Он тупо смотрел на меня, ожидая чуда, что ли.

— Тащите бревно, будем вышибать ворота, — не оборачиваясь, приказал я своим дружинникам.

Мой приказ встряхнул боярина, вывел из оцепенения.

— Сейчас открою, — сказал он и начал спускаться с надворотной башенки.

Подворье было бедненькое. Терем находился напротив ворот, всего метрах в десяти от них. Обычно его располагали дальше, в глубине двора. Справа стояла конюшня, которой было всего два жеребца и кобыла с толстым пузом, наверное, жеребая. На крыльцо терема вышла женщина, маленькая и пухленькая, в высоком кокошнике, который делал ее властное лицо глуповатым. А может, оно и без кокошника не умнее.

— Что случилось? — спросила она мужа, делая вид, что не замечает нас.

— Князь приехал, — раздраженно ответил Фока.

— Какой еще князь? — с вызовом задала она вопрос.

— Какой-какой! Не видишь, что ли?! — огрызнулся боярин, поднимаясь на крыльцо.

Тут она соизволила заметить меня:

— Ты, что ли, князь?

Теперь уже я сделал вид, что не замечаю ее.

— Боярин, времени у тебя — пока я двор осматриваю. Разрешаю взять одежду, один узел на человека, и еду. Оружие и доспехи тебе, как верному служаке, князь Рыльский выдаст, — произнес я и приказал своим людям, пожалев кобылу жеребую: — Запрягите ему в телегу жеребца, который похуже.

Не обращая внимания на вопли боярыни, я слез с коня и пошел осматривать двор. За теремом находился хлев, в котором в закуте хрюкали пять свиней. Коровы, видимо, на пастбище. В птичнике были только куры, всего десятка два. Обычно в боярских птичниках кур, уток и гусей по сотне каждых, если не больше. Зато в погребе стояло много бочек с соленьями. Соль в княжестве дорога. Столько бочек заготовить не каждый может позволить себе. И амбар был полон. Примерно треть зерна прошлогодняя. Сена запасли маловато. Хотя, если коров не больше двух, должно хватить.

Боярыня все еще стояла на крыльце и вопила, в то время, как муж уже грузил узлы с одеждой на телегу. Видимо, врал он, что ничего не знает обо мне.

— Заткните ей рот и погрузите на телегу, — приказал я дружинникам.

Один из них, невысокий и кривоногий, спрыгнул с коня, легко взбежал на крыльцо и от всей души стегнул боярину кнутом по лицу. Через левую щеку, губы и подбородок справа пролегла красная полоса. Однако, к дамам здесь с уважением относятся! Кстати, у каждого мужа есть плеть под названием дурак, предназначенная исключительно для воспитания жены. Висит она обычно в спальне на стене, на видном месте. Видимо, у Фоки такой не было. Или ей пользовалась жена для воспитания мужа. Боярин отвернулся. Я думал, ему больно смотреть, как бьют жену, но разглядел смешливые морщинки у уголков глаз.

Замолкшую боярыню подхватили под белы ручки и зашвырнули на телегу, которая была выстелена соломой. Кто-то из холопов сжалился над бывшими хозяевами. Телеги здесь делают без гвоздей и металлических деталей. Кузов с вертикально стоящими, низкими бортами. Рабочие поверхности колес без железных полос, изрядно побиты, неровные. Боярин Фока стегнул жеребца с той же силой, с какой били его жену. Телега, поднимая серую пыль, запрыгала по неровной дороге в сторону Рыльска. Боярин спешил убраться подальше, пока я не передумал и не повесил его. Или чтобы растрясти боярыню, которая лежала с застывшим лицом, перечеркнутым набухающей красной полосой. Наверное, начала осознавать, что жизнь ее коренным образом переменилась. Уверен, что муж прихватил немного серебра, но надолго этих денег не хватит. Разве что богатые родственники приютят или дети.

— Есть у них дети? — спросил я сотника Мончука.

— Нет, бездетные, — ответил он. — Но говорят, некоторые деревенские детишки шибко похожи на Фоку.

— Пошли пару человек, пусть соберут крестьян, расскажу им про их новую жизнь, — приказал я.

— Фока вернется сюда, и не один, — предупредил сотник.

— Надеюсь, — произнес я.

Меня тоже насторожила легкость, с какой боярин сдался. Предполагал он, что я приеду, ждал и готовился. Наверняка большую часть богатства отвез в Рыльск или, что скорее, закопал в тайном месте. Оставалось выяснить, подождет ли, пока я уеду, и заберет по-тихому или нагрянет с отрядом.

— Сколько отсюда до Рыльска? — спросил я.

— Завтра к обеду доберутся, — ответил сотник Мончук.

— Если из Рыльска отряд поутру выедут, то сюда не раньше обеда прискачет? — предположил я.

— Пожалуй, так, — согласился сотник.

— Когда придут арбалетчики, размести их по избам и проследи, чтобы никто из крестьян не ходил в сторону Рыльска, — приказал я.

Никто из крестьян даже не подумал предупредить бывшего хозяина после того, как узнали, что оброк будет меньше. Остаток дня и весь следующий они занимались дележом боярской земли. Мне было не важно, кто ее будет обрабатывать, лишь бы оброк платили исправно. В боярском доме теперь будет постоялый двор. И деревне прибыток от купцов, и князю.

Боярин Фока задержался на сутки. Видимо, потребовалось время, чтобы набрать отряд. Не знаю, что пообещал им, но скакало с ним чуть больше сотни охочих людей — в два раза больше, чем было со мной, когда приехали в его деревню, но меньше, чем стало после его отъезда. Отряд боярина растянулся по лесной дороге, которая на этом участке огибала холм. Про арбалетчиков Фока не знал. Поэтому и не стал высылать разведку. Или собирался это сделать, когда будет поближе к деревне. Мы ждали его километрах в