перехваченными кожаной повязкой вокруг лба, сидел на Лепидоте. За ним помещался Ишабод. Дитя-пророк, более безумный, более дикий, чем когда-либо, кутался в свое длинное красное платье. Видно было только его зеленовато-бледное лицо, обрамленное целой рощей взъерошенных волос, которые падали ему на лоб. Сквозь них светились огненные глаза, похожие на глаза дикой кошки.

Ефраим медленно двинулся на середину каре. В нескольких шагах от Кавалье он остановил свою лошадь. Взяв свой тяжелый карабин, лесничий зарядил его нарочно напоказ и оперся прикладом на загривок Лепидота... Потом, глядя Жану прямо в лицо, он сделал ему левой рукой повелительный и угрожающий знак и сказал, а вернее проревел, дико вращая глазами.

– Теперь говори...

То было странное зрелище. Небольшое число камизаров отряда Кавалье знало о прибытии Ефраима, спрятавшегося в отдаленной части развалин. Неожиданное появление лесничего, казалось, возвещало исключительно важное событие. Мнение о его святости настолько установилось, что, несмотря на распри, царившие между ним и людьми Кавалье, они всегда питали к Ефраиму глубокое, боязливое почтение. Лаланд, пораженный враждебным видом лесничего, тихо сказал Жану:

– Берегись! Что это за человек?

– Ефраим, – ответил тот, с трудом сдерживая волнение.

– Это главарь, известный своей жестокостью? – с ужасом и отвращением вскрикнул Лаланд. – Убийца севенского первосвященника?

– Он самый.

– Но этот негодяй способен на все.

– На все.

– Велите своим людям схватить его.

– Но он убьет вас.

– Невозможно.

– Может быть, но отступать поздно, – холодно сказал Кавалье, к которому вернулось самообладание.

Устремив на него неумолимый пристальный взгляд, Ефраим, казалось, следил за всеми его движениями. Положение молодого предводителя было ужасно. Ему нужно было оправдать в глазах своего отряда принятый договор, который был не безупречен, он сам чувствовал это. В такую опасную минуту он погиб бы, если б выказал хоть на секунду боязнь перед ужасающим возмездием, которым грозил ему Ефраим. А между тем он хорошо знал неумолимое изуверство лесничего: он не сомневался, что при первом слове, которое будет истолковано этим человеком, как измена, – он убьет его без малейшего колебания. Чувствуя всю опасность, Кавалье громко сказал Ефраиму:

– Чего ты хочешь, брат? Что значат твои угрозы? Мне необходимо говорить со своими солдатами: они принадлежат мне, как я им.

Лесничий не двинулся с места и повторил, сохраняя свою угрожающую осанку:

– Говори, говори, я слушаю тебя. Господь тебя, слышит, рука моя готова.

– Господин Кавалье находится здесь под защитой г. маршала де Вилляра! – воскликнул Лаланд. – Мы – предъявители договора, подписанного им и маршалом. В силу этого договора, он обязывается сложить оружие. Посягательство на его жизнь было бы самой подлой изменой: это значило бы убить посла; и его смерть потребовала бы страшной мести. Подумай об этом ты, несчастный! – воскликнул Лаланд, обращаясь к Ефраиму с угрожающим видом.

Лесничий повернул голову к камизарам, как бы призывая их в свидетели речей королевского офицера, возвещавших подчинение Кавалье.

Шепот удивления промчался по рядам камизаров.

– Друзья мои! – сказал Лаланд. – Король дарует вам свое прощение. Ваш предводитель столковался с Вилляром.

– Заговоришь ли ты, Иуда, заговоришь ли ты? – проревел Ефраим Жану, размышлявшему, каким способом объяснить свое поведение своим.

– Замолчи! – воскликнул Лаланд. – Дело идет здесь о приказаниях его величества и его светлости маршала де Вилляра. Этот отряд не твой: он ждет приказаний своего начальника.

Ефраим пожал плечами, не отвечая Лаланду, и показал на него камизарам пренебрежительным движением. Потом он поднял свое тяжелое ружье и сказал Жану:

– Молчание моавита, не есть ли признание своей вины? Если так, умри и будь проклят!

Видя кровожадность Ефраима, Лаланд тихо сказал Кавалье:

– Это взбесившееся животное. Я потихоньку заряжу один из своих пистолетов. Не бойтесь ничего, говорите со своими людьми. При первом движении, которое он сделает, я его убью, как собаку. За все я сам и отвечу маршалу.

– Ради Бога, не делайте этого: вас убьют! – живо сказал Кавалье.

Потом, желая покончить с этой опасной картиной, он спокойно и громко возвестил:

– Братья! Господь сказал: «Придет время. Я произведу от Давида прямое потомство. Воцарится мудрый правитель, который будет поступать согласно правосудию и вернет в мир справедливость; в его дни Израиль будет спасен; он будет жить среди мира и спокойствия». Эти дни пришли для нас, братья, возрадуйтесь! Услышаны справедливые жалобы воинов Предвечного. Благодаря Создателю, они могут теперь молиться на свободе; их имущество будет им возвращено, их права будут признаны.

Это извещение Кавалье было принято камизарами и протестантской толпой с такой же радостью, с каким неудовольствием встретили они речь Лаланда относительно их подчинения. Все увидели в этих неясных словах осуществление своих самых дорогих надежд. Ефраим, который, казалось, провидел