вероятно, не откажетесь принять на себя временно заботу о дочерях господина маршала Симона… которых я сейчас иду освобождать из монастыря, куда их заманили также обманом.

— Действительно, — отвечала Адриенна, — я уже думала взять дочерей маршала Симона к себе, когда услыхала об их приезде в Париж. Они — мои родственницы, и для меня и обязанность и удовольствие отнестись к ним как к сестрам. Я вам буду вдвойне благодарна, если вы мне их доверите…

— Я думаю, что лучшего и придумать нельзя! — любезно отвечал господин де Жернанд.

Затем он обратился к Балейнье:

— Согласны ли вы, месье, чтобы я привел сюда девиц Симон? Пока мадемуазель де Кардовилль собирается, я схожу за ними, и они уедут отсюда вместе со своей родственницей.

— Я прошу мадемуазель де Кардовилль считать себя в этом доме полной хозяйкой, — ответил доктор. — Моя карета также к ее услугам.

— Мне остается только сожалеть, мадемуазель, — сказал следователь, подходя к Адриенне, — что я не был призван к вам до этого дела, которое будет разбираться в суде. Я мог бы, по крайней мере, избавить вас от нескольких лишних дней страдания… Ваше положение было очень тяжелым!

— От этих дней горя и печали, — с очаровательным достоинством отвечала Адриенна, — у меня останется по крайней мере доброе и трогательное воспоминание о том участии, какое вы мне выказали, месье. Надеюсь, вы позволите мне поблагодарить вас еще у себя в доме… не за справедливость, которую вы проявили относительно меня, а за то сердечное и, смею сказать, даже отеческое отношение ко мне, с каким вы это сделали… Кроме того… — с прелестной улыбкой прибавила Адриенна, — я очень хочу, чтобы вы действительно убедились, что я выздоровела окончательно!

Господин Жернанд почтительно поклонился.

В течение этого короткого разговора следователь и Адриенна стояли спиной к Балейнье и Родену, который, пользуясь моментом, быстро сунул в руку доктора записку, которую нацарапал карандашом на бумажке, положенной на дно шляпы. Балейнье, совсем растерявшись от неожиданности, с изумлением смотрел на Родена. Тот сделал ему какой-то особенный знак, проведя большим пальцем две вертикальные полосы по лбу, и затем принял прежний непроницаемый вид. Все это произошло так быстро, что, когда господин де Жернанд обернулся, Роден стоял в нескольких шагах от доктора и смотрел на Адриенну с видом почтительного участия.

— Позвольте мне вас проводить! — сказал Балейнье, идя впереди следователя, с которым мадемуазель де Кардовилль простилась очень любезно.

Роден и Адриенна остались одни.

Проводив господина де Жернанда до дверей дома, Балейнье поспешно развернул записку Родена, содержащую следующие строки:

«Следователь войдет в монастырь с улицы; бегите через сад и предупредите настоятельницу, чтобы она непременно повиновалась данному мной приказанию относительно девушек. Это исключительно важно».

Знак, сделанный Роденом, и содержание записки ясно доказывали доктору, для которого сегодняшний день был днем сюрпризов и неожиданностей, что секретарь преподобного отца совсем не был изменником и действовал, как и прежде, к вящему прославлению Господа. Повинуясь приказанию Родена, доктор старался разобраться в его непонятном поведении и объяснить себе, почему Роден навел правосудие на дело, которое желательно бы поскорее замять и которое могло иметь самые неприятные последствия для отца д'Эгриньи, княгини и для него самого, доктора Балейнье.

Но вернемся к Родену, оставшемуся с Адриенной.

Едва следователь и доктор успели выйти, как мадемуазель де Кардовилль, сияя от радости, воскликнула, глядя на Родена с уважением и благодарностью:

— Наконец-то… благодаря вам… я свободна! Свободна! О! я до сих пор не знала, сколько радости, счастья и блаженства в этом дивном слове: свобода!!!

Грудь молодой девушки волновалась, розовые ноздри расширялись, а пунцовые губы полураскрылись, как будто она с наслаждением вдыхала живительный и чистый воздух.

— Недолго пробыла я в этом ужасном доме, — продолжала она, — но столько настрадалась за время своего заточения, что даю обет каждый год освобождать нескольких заключенных за долги! Быть может, вам покажется этот обет немного во вкусе средних веков, — прибавила она улыбаясь, — но не одни же расписные стекла да фасон мебели занимать у этой благородной эпохи!.. Итак, вдвойне благодарю вас, месье, потому что считаю вас причастным к мысли об освобождении, родившейся под влиянием той радости, которой я всецело обязана вам. Вы, видимо, тронуты и взволнованы моим счастьем; пусть же эта радость покажет вам, как велика моя признательность, и пусть служит платой за вашу великодушную помощь! — восторженно воскликнула девушка.

Мадемуазель де Кардовилль ясно видела, как сильно преображалась под влиянием ее слов физиономия Родена. Этот человек, только что выказавший такую твердость, резкость и непреклонность по отношению к Балейнье, теперь под впечатлением нежных и задушевных чувств Адриенны, казалось, совершенно изменился. Его крошечные змеиные глазки, полуприкрытые веками, смотрели на девушку с выражением неописуемого участия… Затем, как бы желая освободиться от новых впечатлений, он заговорил сам с собой:

— Ну, ну, ладно… без нежностей… время не терпит… моя миссия еще не кончена… нет… нет… еще не кончена… — Потом, обратившись к Адриенне, он продолжал: — После, милая девушка… верьте мне, после… у нас будет время поговорить и о благодарности… Теперь надо говорить о настоящем: оно важнее и для вас и для вашей семьи… Знаете ли вы, что происходит?

Адриенна с удивлением взглянула на иезуита и спросила:

— Что же происходит?

— Знаете ли вы настоящую причину вашего заточения в этом доме?.. Знаете ли, что заставило княгиню и аббата д'Эгриньи действовать подобным образом?

При этих ненавистных именах лицо мадемуазель де Кардовилль, столь радостное раньше, опечалилось, и она с горечью ответила:

— Вероятно, ненависть, какую испытывает моя тетка ко мне!

— Да… ненависть… и желание безнаказанно отобрать у вас громадное состояние…

— У меня? Каким же образом?

— Вы, значит, не знали, мадемуазель, как важно было для вас присутствовать 13 февраля на улице св.Франциска для получения наследства?..

— Числа и подробностей я не знала, сударь, но мне было отчасти известно, из некоторых семейных документов и благодаря одному очень странному случаю, что один из наших предков…

— Оставил громадную сумму для раздела между его потомками? Не так ли?

— Да…

— Но, к несчастью, вы не знали, что наследники должны были в назначенный час собраться 13 февраля: кто не явился, тот лишался своих прав. Понимаете ли теперь, почему вас сюда засадили?

— О, понимаю! — воскликнула Адриенна. — К ненависти моей тетушки прибавилось еще чувство алчности… Теперь мне все понятно! Дочери генерала Симона, такие же наследницы, как и я, были также заперты, подобно мне…

— И вы еще, — воскликнул Роден, — не единственные жертвы!

— Кто же еще?

— Один молодой индус…

— Принц Джальма? — с живостью спросила Адриенна.

— Он чуть было не умер от наркотика… который вы ему дали из-за этого же!

— Великий Боже! — с ужасом всплеснув руками, воскликнула молодая девушка. — Это ужасно!.. Молодой человек… с таким благородным, великодушным характером, как его мне описывали! Но я послала в замок Кардовилль…

— Одно доверенное лицо, которое должно было доставить молодого принца в Париж? Я это знаю, дорогая мадемуазель, но этого человека удалили хитростью, и принц попал в руки врагов.