— Я должен сделать вам конфиденциальное сообщение, — сказал Роден.

— Можете говорить… этот господин мой друг, — отвечал Гарди, указывая на господина де Блессак.

— Все-таки… я желал бы поговорить… наедине…

Господин де Блессак хотел уже выйти, но взгляд господина Гарди его остановил. Фабрикант ласково обратился к Родену, подумав, что, быть может, присутствие постороннего лица стесняет его в его просьбе:

— Простите, дело это касается вас или меня? Для кого из нас вы желаете сохранить разговор втайне?

— Для вас… исключительно для вас!

— Тогда… — с удивлением сказал господин Гарди, — прошу вас начинать… у меня нет тайн от моего друга…

После нескольких минут молчания Роден заговорил, обращаясь к господину Гарди:

— Я знаю, что вы достойны тех похвал, которые раздаются в ваш адрес, поэтому… вы заслуживаете симпатии любого честного человека…

— Надеюсь…

— И, как честный человек, я пришел оказать вам услугу.

— Какую услугу?

— Я пришел открыть вам ужасное предательство, жертвой которого вы стали.

— Мне кажется, что вы ошибаетесь…

— У меня есть доказательства.

— Доказательства?

— Да, письменные доказательства… той измены, которую я хочу вам открыть… Они здесь… со мною. Человек, которого вы считаете своим другом… вас бесчестно предал…

— Его имя?

— Господин Марсель де Блессак, — отвечал Роден.

При этих словах де Блессак задрожал. Мертвенно бледный, словно пораженный громом, он едва мог прошептать прерывающимся голосом:

— Ме… месье…

Не взглянув на друга, не замечая ужасного смущения, господин Гарди схватил его за руку и воскликнул:

— Тише… молчите… друг мой… — А затем с блестящим от негодования взором, не сводя с Родена глаз, он произнес презрительно и уничтожающе:

— А!.. вы обвиняете господина де Блессак?

— Обвиняю! — ясно произнес Роден.

— А вы его знаете?

— Я его никогда не видел…

— В чем же вы его упрекаете?.. Как осмеливаетесь вы говорить, что он мне изменил?

— Позвольте… два слова! — сказал Роден с волнением, которое он, казалось, насилу сдерживал. — Как вы думаете: честный человек, видя, что другого честного человека готов задушить злодей, должен или не должен крикнуть: берегись… душат?

— Конечно… но какое отношение…

— По-моему, иногда предательство столь же преступно, как и убийство… Поэтому я и решился стать между палачом и его жертвой…

— Палач? Жертва? — все с большим и большим удивлением переспрашивал господин Гарди.

— Почерк господина де Блессак вам, конечно, знаком? — спросил Роден.

— Да!

— Тогда прочтите это…

И Роден подал господину Гарди письмо, вынув его из кармана.

В эту минуту фабрикант в первый раз взглянул на своего друга… и невольно отступил на шаг, пораженный смертельной бледностью этого человека, который, не обладая обычным для изменников наглым бесстыдством, вынужден был молчать.

— Марсель! — с ужасом воскликнул господин Гарди, лицо которого исказилось от неожиданного удара. — Марсель!.. как вы бледны!.. отчего вы не отвечаете!..

— Марсель!.. так это вы господин де Блессак? — притворяясь огорченным и удивленным, промолвил Роден. — Ах… если бы я знал…

— Да разве вы не слышите, Марсель, что говорит этот человек? — воскликнул фабрикант. — Он утверждает, что вы мне подло изменили…

И он схватил руку друга. Рука была холодна как лед.

— О Боже! Он молчит… он не отвечает ни слова! — и господин Гарди в ужасе отступил.

— Раз я нахожусь в присутствии господина де Блессак, — сказал Роден, — то я принужден спросить его, осмелится ли он отрицать, что несколько раз писал в Париж, на улицу Милье-дез-Урсен, на имя господина Родена?

Господин де Блессак молчал.

Господин Гарди, не веря собственным ушам, судорожно развернул поданное ему Роденом письмо… и прочитал несколько строк, прерывая чтение восклицаниями горестного изумления. Ему не нужно было читать письмо до конца, чтобы убедиться в ужасном предательстве своего друга. Господин Гарди пошатнулся… При этом страшном открытии, заглянув в эту бездну низости и подлости, он почувствовал, как закружилась его голова, и он едва устоял на ногах. Проклятое письмо выпало из его дрожащих рук. Но вскоре гнев, презрение и негодование вернули ему силы, и он бросился, побледневший и страшный, на господина де Блессак.

— Негодяй!!! — воскликнул он, уже занеся для удара руку, но, опомнившись вовремя, с ужасающим спокойствием промолвил: — Нет… это значило бы замарать свою руку!.. — И, обернувшись к Родену, он прибавил: — Не коснуться щеки предателя должна моя рука… а пожать благородную руку, решившуюся мужественно сорвать маску с изменника и подлеца…

Растерявшись от стыда, господин де Блессак пробормотал:

— Я… готов дать вам удовлетворение… я…

Он не смог закончить. За дверьми послышались голоса, и в комнату вбежала, отстраняя удерживавшего ее слугу, пожилая женщина, взволнованно повторяя:

— Я говорю вам, что мне необходимо видеть вашего господина немедленно…

Услыхав этот голос и увидав бледную, заплаканную, испуганную женщину, господин Гарди забыл об изменнике, Родене, о гнусном предательстве и, со страхом отступив назад, воскликнул:

— Госпожа Дюпарк! вы здесь? что случилось?

— Ах! страшное несчастье…

— Маргарита? — раздирающим голосом воскликнул Гарди.

— Она уехала.

— Уехала? — повторил Гарди, пораженный как громом. — Маргарита?.. уехала?..

— Все открыто… Ее мать увезла ее третьего дня! — слабым голосом отвечала несчастная женщина.

— Маргарита уехала!.. Неправда!.. меня обманывают!.. — воскликнул господин Гарди. — И, ничего не слушая, он бросился, как помешанный, из дома, вскочив в карету, которая ждала господина де Блессак, и крикнул кучеру:

— В Париж! во весь опор!

Когда господин Гарди исчез, Роден, не ожидавший такого поспешного отъезда, медленно направился к фиакру. Но вдруг он остановился и вздрогнул от радостного изумления, увидав маршала Симона, идущего с отцом к одному из флигелей дома. Их что-то задержало, и отец с сыном еще не успели до сих пор ни о чем переговорить.