— Бегу! — звонко выкрикнул мальчик.

— Ты сперва вид пристойный прими для хозяина, — остановил его Джон.

Тогда Джо быстро пригладил волосы, подтянул галстук и скрылся за дверью.

Хозяин был в своем графстве одним из судей, и ему часто приходилось разбирать дела, подобные этому. Джо долго отсутствовал. Вернулся он в превосходном расположении духа.

— Мы с тобой никогда никому не позволим обижать лошадей! — похлопав меня по спине, сказал он.

Позже выяснилось, что Джо на редкость толково ответил на все вопросы хозяина. Благодаря этому возницу сумели отдать под суд. Теперь он будет строго наказан за жестокое обращение с лошадьми. С того дня наш Джо вдруг повзрослел. Он был по-прежнему добрым и ласковым, но в его движениях и поступках появилось куда больше уверенности. А Джон один раз сказал, что ему даже кажется, будто Джо за один день стал куда выше ростом.

Я прожил в этом замечательном месте три года. Потом произошли печальные перемены. Время от времени до нас доходили слухи, что хозяйка продолжает болеть. Доктор Уайт к ней приезжал теперь часто. На хозяине нашем просто лица не было. Он все время о чем-то думал и теперь очень редко смеялся. И вот как-то раз Джон объяснил Джо, в чем дело. Болезнь миссис Гордон оказалась такой серьезной, что ей в нашем английском климате никак не поправиться. Поэтому врач ей велел немедленно переехать в какой- нибудь теплый край.

Всех людей и животных, которые служили у сквайра, эта новость повергла в уныние. Мы так привязались к хозяину, и к хозяйке, и к молодым мисс! Мистер Гордон начал спешно сворачивать дела в имении. Вокруг только и говорили о скором отъезде семейства. И всем было грустно. Джон теперь ходил кислый, а Джо иногда мог проработать целый день молча.

У нас с Горчицей служебных обязанностей заметно прибавилось. Нас то и дело посылали с Джоном привозить к сквайру и отвозить обратно разных людей. Или по каким-нибудь другим поручениям.

Первыми уезжали мисс Джесси, мисс Флора и их гувернантка. До сих пор не могу забыть, как они с нами прощались в конюшне! В особенности с Меррилегсом. Они обнимали его и говорили, что он самый их близкий друг. И Меррилегс на своем языке говорил молодым мисс то же самое. Конечно, все мы по доброй воле никогда не расстались бы. Но мы понимали, что хозяин просто ничего не может поделать. Нашей судьбой распорядилась болезнь миссис Гордон.

Нас с Горчицей сквайр продал графу У… Граф был его другом, и сквайр Гордон не сомневался, что лучшего места для жизни нам просто найти невозможно. Меррилегса подарили викарию с тем условием, что он его никогда не продаст. Мистер Бломфилд подарку очень обрадовался. Меррилегс же сказал, что в создавшихся обстоятельствах лучшего выхода из положения для него быть не может. Во-первых, у викария много детей, которых правильной езде еще учить и учить. А во-вторых, для ухода за серым пони мистер Бломфилд взял Джо. Ничего не скажешь: умел устраиваться в жизни наш Меррилегс!

Джону Менли предлагали работу во множестве мест. Но он говорил, что в подобных делах торопливость только мешает и надо сперва хорошенько подумать.

В последний вечер перед отъездом хозяин долго пробыл у нас в конюшне. Отдав Джону какие-то распоряжения, он по очереди попрощался с каждой из лошадей. На вид сквайр Гордон был бодр, даже весел, но меня это обмануть не могло. В голосе его звучала такая тоска, что я сразу понял: хозяину столь же трудно расстаться с нами, как и нам с ним. Мы, лошади, вообще понимаем в звучании голосов куда больше людей.

— Так и не решил ничего со своей работой? — опять обратился сквайр Гордон к Джону.

— Нет еще, сэр, — отвечал наш Джон. — Но мысли кое-какие есть. Думаю поискать себе место у тренера лошадей. Сами знаете, скольким из них смолоду навсегда портят характер. А ведь этого может не быть при хорошей заездке и правильном конюхе. Вот я и решил. Если у меня всегда с лошадьми настоящая дружба складывается, значит, и воспитание правильное я в них смогу заложить при самом начале жизни. Ну а раз так, то все-таки в этом мире добро совершу. Верно, сэр?

— Да, Джон, совершенно верно, — глухо отозвался хозяин. — Ни один человек не подходит для этой работы лучше, чем ты. Я сам сколько раз удивлялся, каким образом ты так лошадей понимаешь. Думаю, со временем ты сам замечательным тренером сделаешься. Если тебе будет нужна моя помощь, напиши в Лондон моему управляющему. Вот его адрес, — протянул сквайр Гордон листок. — Он передаст мне все твои просьбы. Кроме того, оставляю для тебя у него рекомендации. Если понадобится, сразу к нему обратись.

Хозяин дал Джону еще несколько деловых советов, а потом начал благодарить за хорошую службу. Глаза у Джона вдруг заблестели от слез.

— Умоляю вас, сэр, хватит! — взмолился он. — Иначе я прямо сейчас заплачу. И благодарить меня вам не надо. Это вы и хозяйка столько для нас с сестрой сделали, что отплатить никаких долгих лет не хватит. Мы с Нелли вас никогда не забудем! И даже если мне впрямь собственное дело по лошадям удастся когда- нибудь завести, все равно лучше, чем тут, мне уже никогда не будет. Молю только Бога, чтобы наша хозяйка совсем поправилась, и мы с вами снова ее здесь увидели в добром здравии. Без этой надежды, сэр, мне просто ничего самому в жизни не хочется.

Сквайр Гордон ничего не ответил. Просто пожал Джону руку, и они вместе куда-то ушли из конюшни.

Наутро Джон запряг нас с Горчицей в карету, чтобы отвезти на вокзал хозяина, хозяйку и горничную. Возле парадного входа в дом мы остановились. Сперва вышли слуги. Они расстелили на сиденье экипажа теплые пледы и положили подушки. Тут в дверях появился хозяин. Хозяйку он нес на руках. Он осторожно устроил ее на сиденье, а слуги смотрели и плакали.

— До свидания! — громко сказал им сквайр. — Мы никого из вас не забудем! Ну, Джон, поехали.

Джо вскочил на запятки, Джон тронул нас. Мы медленно двинулись через парк. Когда мы проезжали селение, люди вышли на улицу, чтобы проститься с хозяевами. Все тихо повторяли одно и то же: «Да благословит вас Господь!»

На вокзале меня поставили неудачно, и я не видал, как хозяева покинули экипаж. Но все-таки мне показалось, что на этот раз миссис Гордон шла на своих ногах.

— До свидания, Джон, — услышал я ее голос. — Благослови тебя Бог!

Джон ничего не ответил. Только поводья у него в руках дрогнули, и я понял, что говорить он сейчас просто не может.

Когда Джо вынул все вещи из экипажа, Джон отдал ему поводья, а сам отправился на платформу к хозяевам. Джо делал вид, что внимательно разглядывает меня и Горчицу, но мы видели, что по щекам его текут слезы. Скоро к платформе подошел поезд. Несколько минут спустя двери вагонов захлопнулись. Дежурный по станции резко подул в свисток. Паровоз запыхтел, и состав в клубах дыма скрылся из виду.

Джон медленно подошел к нам.

— Боюсь, никогда нам больше ее не увидеть, — с отчаянием проговорил он. — Боюсь, никогда!

Взобравшись на свое место, он взял в руки вожжи, и мы повернули домой. Только каждый из нас с горечью сознавал: Бертуик-парк уже не наш дом.

Мы провели в Бертуик-парке еще одну ночь, а потом настала пора прощаться. Покормив нас завтраком, Джо запряг Меррилегса в легкий фаэтон миссис Гордон.

— До свидания! — проржал со двора Меррилегс нам с Горчицей. — Надеюсь, мы еще соберемся когда- нибудь в одной конюшне!

Мы в ответ высказали ту же надежду, и они с Джо уехали жить к викарию.

Потом Джон уселся верхом на Горчицу, а меня взял за длинный повод, и мы совершили пятнадцатимильное путешествие в поместье под названием Эрлхолл-парк. Оно принадлежало тому самому графу У… Дом у него оказался просто роскошный, конюшни — тоже.

Мы прошли сквозь каменную арку с воротами и остановились во дворе. Джон попросил какого-то