Ведь от кассы меня оттесняют к двери.
Да неужто я буду топтаться у стенки,
Как какой-то Самойлов, Горбовский, Ваншенкин?
Зря я что ли корпел да из коей вон лез,
Чтоб создать на века свою Братскую ГЭС?!
Да неужто моё вдохновенное слово
Вдохновило на подвиг лишь А.Иванова?…
Кстати, вот он и сам, не один – полтора,
Всех кусает подряд, нетерпеньем горя.
Александром Вторым рвётся он на престол,
На Матюшкина-Герке особенно зол:
Мало, что Александр и фамилией вышел,
Он ещё и пародии здорово пишет.
И добавлю ещё, справедливости ради:
Как и все Александры, живёт в Ленинграде.
Но в сторону шутки, н снежесть, и свежность,
Я нежен, когда не мешает те нежность.
Сегодня сегодняшность – главный закон,
И выбор один: или я, и ли он -
Какой-нибудь щустрый пострел-рифмоплёт,
Который в толкучке меня обойдёт…
Я жму на педали, ногами творю,
И с классиком всяким на ты говорю.
И вот я у цели! Кассиру кричу:
'Скорее билет мне! Шедевром плачу!'
Кассир мне ответил, величье храня:
'Шедевры не деньги – их стыдно менять.
Народом Высоцкому выдан билет,
А ты пока жив, так живи, как поэт.'
Потом, усмехнувшись, сказал: 'Не спеши!
А лучшую строчку душой напиши.'
Смотрю свысока на его словеса:
Билеты налево – и песенка вся.
Я вижу насквозь этот гнусный народ:
Ух если не сразу – помногу берёт…
Я достаю из кармана 'Самтрест' -
Он место находит всегда, где нет мест.
Кассир улыбнулся, билет оторвал
И вслед поцелуй мне воздушный послал.
То-то же!.. Эй, голытьба, р-разойдися!
Гляжу на билет, а билет на Тбилиси…
О, как меня встречали на вокзале!
За руки брали и за ноги брали,
'Да здравствует?' по-своему кричали
И памятник поставить обещали.
(Ведь за последних два десятка лет
В России я – единственный Поэт.)
О, генацвале, где ж вы раньше были?
От ваших криков вырастают крылья!
Пошлите, боги, мудрому кассиру
Бутылку водки и кусочек сыру…
В Тбилиси есть особенная прелесть:
Работу здесь всегда находит челюсть,
Здесь для талантов все пути открыты,
Здесь овцы сладки и поэты сыты.
Здесь захожу я, как в библиотеку,
В Самтрестовскую винотеку,
Где мудро человеческие мысли
Хранят в бутылках, чтобы не прокисли:
В стекле, под плесенью, залиты сургучом…
Когда-нибудь узнают – кто почём…
Мне каждая из тысячи бутылок
Напоминает чей-нибудь затылок:
Как ни верти вместилище винца -
Без этикетки нет на нём лица.
В Тбилиси есть особенная прелесть,
Московская пред ней бледнеет прежнесть.
Вот, например, скажу я: 'Трынди-брынди…' *
И в вечность погружаюсь на Мтацминде.
Мтацминда вырастает над Парнасом,
И Феб идёт послушно в свинопасы.
А я, как демон, возношусь над миром
Его надеждой, радостью, кумиром.
Сияет солнце лысиною божьей,
И с высоты я вижу – мне всё можно!
(Уж если я за что себе и нравлюсь,
Так ни за что другое, а за наглость,)
Галактиона подзываю знаком:
А ну скачи за Борей Пастернаком,
И по дороге Пушкина Сашулю
Ко мне зови, и мы распишем пулю…
Сидим, играем, козырями бубны,
Вдруг слышим – кто-то бьёт усердно в бубен,
И голос очень жалостно срывает,
Кричит, сердешный, даже подвывает:
«Я подкидыш твой, я подкидыш!
Что ты, Грузия, мне подкинешь?
Все мя бросили, все отринули,
