сделали петлю. Затянув эту петлю вокруг пояса, матрос прыгал с носа лодки, чтобы вынырнуть далеко за кормой. Перебирая руками по веревке, моряк подтягивался к кораблю, вылезал на палубу. Купание всем очень понравилось.
Пользуясь обилием пресной воды, трюмные пополнили ее запасы на корабле. В пятом отсеке во время зарядки аккумуляторной батареи была устроена настоящая баня со стиркой. Для этого работающие дизели накрыли брезентом, а в проходе укрепили душ, в который подавалась вода, подогретая в рубашках дизелей. Правда, баня получилась с ветерком — поток холодного воздуха летел к двигателям, но, помывшись, моряки переходили в шестой отсек, где было жарко. Они отогревались, сушили выстиранную одежду и сразу же надевали ее.
А потом опять просторы Охотского моря. В ста милях от Камчатского полуострова мы дрейфовали (на якорь встать было невозможно из-за больших глубин) восемнадцать суток, обеспечивая учения наших летчиков — поддерживали с ними радиосвязь, сообщали о погоде и состоянии моря.
И тут еще раз убедились, как важно все предусмотреть, отправляясь в длительное плавание. Наш фельдшер Коваленко, разбирая продукты, с ужасом обнаружил, что осталась всего единственная килограммовая пачка столовой соли. Пришлось срочно переходить на огуречный рассол. Неизменный рассольник, которым нас теперь потчевал кок, быстро всем осточертел. Бедный Коваленко не находил себе места от стыда.
Завершив многодневное плавание, 'Щ-114' встала на ремонт. А я опять вернулся на свой корабль — подводную лодку 'Щ-105', где и прослужил до увольнения в запас.
Все это я вспомнил, прощаясь с флотом после войны. Читатель поймет, как тяжело мне было расставаться с морем. Главное, я понимал, что нужен флоту. Именно сейчас особенно нужен, когда уходят с кораблей ветераны, а на их место идет молодежь, которую надо учить, воспитывать на традициях, как в свое время у нас самих воспитывали любовь к флоту, к
[86]
родному морю, к берегам его, где до сих пор высятся скромные памятники русским первооткрывателям и воинам.
В октябре 1945 года мы прибыли в Москву. На перроне Ярославского вокзала я увидел нашего Дмитрия Еремина. Он пришел встречать свою невесту, приехавшую вместе с нами и еще не успевшую снять краснофлотскую форму.
Живу дома. Осматриваю столицу, еще не оправившуюся после войны.
Во время одной из таких прогулок слышу, как кто-то называет мое имя. Естественно, ищу черную флотскую форму, оглядываюсь кругом, но не вижу ни одного моряка. Мне улыбается лейтенант-пехотинец. Ба! Да это же Виктор Евдокимов, мой старый сослуживец по учебному отряду и подводной лодке 'Щ-105'. Обнимаемся, целуемся, и Виктор тащит к себе домой — он живет неподалеку.
Рассказывает о своей судьбе. Мобилизованный в июле 1941 года, он попал на Тихоокеанский флот, а потом в сухопутное училище: фронту нужны были командиры. Бывший моряк становится пехотным офицером. Но до фронта так и не довелось дойти — командовал подразделением в далеком тылу. Сейчас служит под Москвой.
Много лет спустя, в феврале 1962 года, я увидел телевизионную передачу 'Счастье моей семьи', посвященную предстоящим выборам в Верховный Совет СССР. Голубой экран показал новую квартиру Евдокимовых, Виктора Дмитриевича в кругу его близких. Очень меня обрадовала эта заочная встреча с товарищем флотской молодости. Я снова разыскал его. Он уволился в запас и трудится теперь на автозаводе имени Лихачева, где работал до военной службы. Дом, где жили Евдокимовы в Ленинской слободе, давно снесен, и они всей большой семьей живут в новом районе Москвы, на Ленинском проспекте...
А я так и не усидел на суше. Еду к морю. Нанимаюсь электриком на кораблестроительный завод. Опять работаю на подводной лодке — она еще достраивается.
[87]
Команда лодки — зеленые юнцы. И мне приходится быть не столько рабочим, сколько инструктором. Начались ходовые испытания. Без неожиданностей они редко обходятся. При глубоководном погружении в центральном посту раздался треск, с подволока со свистом вырвалась струя воды и ударила прямо в распределительную электрическую станцию. Та вспыхнула голубым пламенем. Вахтенный электрик хотел разомкнуть рубильник, но едва прикоснулся к мокрой рукоятке, как от удара тока отлетел к противоположному борту.
Прибегаю в центральный пост, спрашиваю электрика, обесточил ли он станцию. Матрос смотрит на меня ошалело и ничего путного сказать не может. Тем временем продули балласт, лодка стала всплывать, струя обмякла, а затем и совсем иссякла.
Прохожу во второй отсек, открываю автоматную будку. Плавкие вставки, через которые получает энергию станция центрального поста, на месте. Значит, она еще под напряжением. Зажмуриваюсь и выдергиваю сначала один, а за ним и второй разъединители. Теперь станция обесточена. Остается удалить с нее соль. Беру мешок с дистиллированной водой и сверху поливаю щит с обеих сторон. Через некоторое время станция обсохла, и мы ее снова включили.
Вода в отсек поступала через лопнувшую прокладку забортного клапана. Щель-то пустяковая, но под большим давлением вода бьет со страшной силой. Я это уже испытал на Севере. Там бывало хуже: нельзя было всплывать. В мирных условиях все значительно проще — продул балласт, и течь сама прекратилась. Но для молодых матросов и этот случай — большая наука.
Сдали лодку. Ей предстоит переход на Север, и подводники зовут меня с собой. Отшучиваюсь: я только недавно уехал оттуда, дайте насладиться теплом. А у самого кошки на сердце скребут. С какой бы радостью я отправился с лодкой!
Нет, не могу я больше оставаться на кораблестроительном заводе. Чем смотреть на море с берега, лучше совсем его не видеть. Забираю семью, еду в Саратов, потом на Украину. В Киеве увидел моего одноклассника и хорошего друга еще по Дальнему Востоку Юрия
[88]
Клопотюка. Он в кителе с погонами мичмана продолжает сверхсрочную службу в Черноморском учебном отряде. Войну Юрий провел на Черноморском флоте, плавал старшиной группы электриков на 'малютке', побывал во многих подводных передрягах, постарел, но так и остался добродушным здоровяком, каким был на заре нашей совместной службы.
Никак не усидеть мне на одном месте, хотя и сердится жена: надоело ей мотаться по белу свету.
Побывал я в подмосковном городе Воскресенске. И вдруг узнаю, что первым секретарем городского комитета комсомола работает здесь наш боевой комсомольский вожак Аркадий Комков. С Аркадием мне и позднее приходилось встречаться. После Воскресенска он работал в Центральном Комитете ВЛКСМ. Его неутомимая деятельность была отмечена правительством: в тридцатилетие комсомола к боевым орденам Аркадия прибавился трудовой орден 'Знак Почета'. Ныне Аркадий Михайлович — партийный работник одного из министерств.
Разыскал я и другого своего боевого товарища — электрика А. В. Мозолькова. Ануфрий Васильевич живет теперь в подмосковном поселке Малаховка, обзавелся семьей и вот уже более десяти лет работает на заводе 'Москабель', где, так же как и на лодке, безупречно выполняет обязанности электрика.
А я так и не мог найти себе места на суше. Даже самая хорошая и интересная работа не устраивала. Бредил морем. В Москве на улице Горького сталкиваюсь с морским офицером. Глазам не верю: Сергей Сергеевич Саваренский, наш инженер-механик! Узнав о моих скитаниях и муках, он решительно рубит воздух ребром ладони:
— Возвращайся на флот!
Скоро я получаю письмо. Григорий Максимович Васильев, наш командир, приглашает меня служить на лодку. Немедленно отсылаю рапорт с просьбой зачислить меня на сверхсрочную службу и начинаю
