заметил, что корпус ледокола медленно движется вперед, а лед расходится.
— Юрий Константинович! Лед расходится!
— Поднять пары!
— Есть пары!
Ледокол, работая задним ходом, вышел в разводье и пошел вдоль северной кромки льда. Отдохнув после невероятно напряженной работы, капитан Воронин сменил штурмана. Разводье стало больше. „Седов“ выходил из одного разводья в другое. Вскоре в борта ледокола со страшной силой стукнулась льдина. Все выскочили наверх. Машину застопорили. Рядом с бортами плыли три испуганных медведя. Началась пальба. Медведицу доканали. Медвежата вплавь искали спасения. Быстро спустили вельбот. Четыре смелых матроса, руководимые Хлебниковым, ринулись вдогонку. Мы совсем близко, стрелять нам запрещено, дали распоряжение доставить живьем. Перепуганные медвежата прибавляли хода. Наша лодка не уступала моторной. На каждом весле работало по-двое.
На плавающую небольшую льдину забрались медведи. Свистками, криками мы спугнули их в воду. Плавающие льдинки мешали нам взять курс прямо на них. Пришлось обходить. Умение Хлебникова управлять лодкой сохраняло нам силы. Медвежата вставали на задние лапы, они были до смешного неуклюжи, поводили бессмысленно глазами, смотрели с опаской на приближающуюся шлюпку. Мы поднажали. Медведи шарахнулись в воду и поплыли к северу по большому разводью. Расстояние все меньше и меньше. Вот уже слышно, как они тяжело дышат, напрягают последние остатки сил. Расстояние пять метров. Медведи плывут один за другим. Казалось, что самый маленький, задний, лежит грудью на спине брата и только помогает передними лапами подгребать воду.
Первая брошенная петля упала мимо головы. Медвежата бросились врассыпную. Кого же ловить? Первый уже вылез на льдину, остановился за ропаком, а второй, обессиленный, как годовалый ребенок, карабкался на обламывающийся лед. Видно было, что он спешил. Выкарабкавшись, он посмотрел на нас злыми глазами и вскачь пустился догонять брата. Мы не стреляли. Ледокол шел медведям наперерез. Глупые, они подбежали к самому борту, в спешке стрельба не привела ни к каким результатам. Повернув лодку, мы поехали к месту, где была убита мать этих полярных сирот. Искать пришлось недолго. На месте убийства уже кружились хищники северного моря — белые полярные чайки. Они издалека заметили кремовую спину медведя. Вокруг убитой медведицы плавала кровь, похожая на выброшенный студень. Медведица оказалась очень маленькой, изящной представительницей полярного края. Размер её, да и сам вес мало отличались от ее полугодовалых медвежат. Ледокол после неудачной засады шел к нам.
— Хорошо, что медведицу-то не затеряли во льдах.
Мы пополнили запас свежим мясом, приобрели шкуру.
Колымские собаки, питавшиеся последнюю неделю хлебом и отбросами камбуза, с жадностью набросились на кровяные куски свежей медвежатины. Сорок объевшихся собак за день загадили всю палубу. В стенной газете под псевдонимом „Анти-Собакевич“ появилась заметка:
„…Эпопеи бывают разные, и, не вдаваясь в их перечисление, придется не лишне отметить, что у нас на „Седове“ настала тоже эпопея, притом собачья.
— Ну, а если собачья эпопея, то и положеньице наше, можно сказать, тоже собачье.
Где бы ты ни шел — собаки; куда бы ни ступил — собачье …, где бы ни сидел — собачий дух и собачья вонь; сон твой преследует собачье завывание.
Бедные мы, несчастные собачьи сожители!
Конечно, никто не отрицает будущей роли собак в полярных открытиях и полярных исследованиях. Может быть, какому-нибудь „Мишке“ за самоотверженную работу, собачью верность придется даже дать золотую медаль; пока не имеющим такой нагрузки не мешало бы их собачьему эгоизму положить предел; ведь кажется есть кому за этим собачьим поведением смотреть!
— Почему же в таком случае на ледоколе развели такой кавардак?
Если они не могут этого понять сами, и молчит администрация, может быть в это вмешается наша охрана труда?..“
Зверобой Серега Журавлев первое время обиделся на меня как на редактора стенной газеты.
— Собачьей самокритикой занимаетесь…
Но затем, под нажимом охраны труда и общественности, посадил всех собак в теплые закуты.
19 августа. Идем большими разводьями и полыньями. Пасмурно. Падает снег. Все ходят недовольные, хмурые…
У проф. Самойловича сегодня несчастливый день: сорвавшись с медного троса, утонули два прибора Экмана, употребляемые им для добывания отложений морского дна.
У капитана приступы озноба: он заболел гриппом, завезенным из Архангельска ледоколом „Сибиряковым“.
Весь вечер идет дождь. Пусто. Серо. Идем ощупью.
Горбунов драгой вытащил осьминога — на таких широтах это исключительный случай…
20 августа. Утро туманно. Сыплет мелкий дождь. Вперед видно всего на несколько десятков метров. Больной Владимир Иванович уже на палубе. Он не может в такую погоду доверять ледокол своим помощникам.
— Владимир Иванович, берегите здоровье.
Воронин за вверенной ему машиной ухаживает, как мать за ребенком.
— Ничего. Выведем ледокол, тогда побережем.
Продвигаемся, окутанные густым туманом; на пути, как и всегда, одни торосы и наслоенный лед. Часто приходится менять курс с юго-востока на юг и снова на юго-восток.
Вечером все те же туман и ветер. Лед кажется грязным, неприветливым. Сидим у трубы. Это теплое местечко у матросов называется сквером. В других местах — совсем неуютно.
21 августа. Дождь. Холодно. Дует северо-западный ветер.
С капитанского сердитый голос Владимира Ивановича:
— Медведица с медвежонком. Стоять долго не намерен…
Очередная бригада стрелков схватила винтовки, выбежала к носу ледокола. В 100 метрах, отводя детеныша от вкусного ужина (медведями только что была поймана и растерзана нерпа), медведица толкала медвежонка к бортам ледокола. Их что-то интересовало. На Севере любопытство не порок.
Тихо. Даже собаки, и те смолкли. У Журавлева горят глаза. Право на первый выстрел дали Шмидту.
Пуля мимо. Струсивший медвежонок, закинув голову назад, несется по молодому нилосовому льду. Свистят пули. Израненная медведица бежит сзади. Перебитый зад ее волочится по льду. Наконец, разрывная пуля Соколова-Микитова прекратила ее мучения. Медведицу подняли лебедкой на палубу. Я давно интересовался: чем питается белый медведь? С ученым Ретовским пошли мы к месту, где лежала обглоданная нерпа. Хищники, прежде всего, съели шкуру с большим изобилием сала и, как ни странно, выкинули сердце и внутренности. Подцепив багром остатки тюленя, я потащил их волоком на ледокол собакам.
Ретовский вскрыл на палубе желудок нерпы. В нем оказалось много непереваренных голов рыбы „сайки“.
Около двух часов до нашего слуха доносился рев медвежонка, искавшего свою кормилицу. Потревоженные собаки подняли морды кверху и протяжно завывали, словно вторя медвежонку.
Сплоченные льды на севере заставили отступить на 400 километров к югу. На пути
