ему бессмыслицей. Слишком много знакомых, нет-нет да и услышанных оборотов. Двадцать Одно Таинство, Святое Успение, Преемник Мудрости, Святая Мать… Где он всё это слышал?

Не составило труда подшпорить ум и вспомнить. Голос, который отчётливо произнёс над ухом: «Грядёт Святое Успение», послышался ему, когда он лежал у магазина Стива Гарланда, балансируя на краю жизни и смерти. Про Преемника Мудрости что-то было написано на бумаге куклы в руинах. А «Святая Мать»…

Они з-зажигают свечи, когда Святая М-мать близка к пробуждению. П-по крайней мере, должны. Так н-написано в их Священной К-книге.

Этот мальчик… Он замешан во всей этой кутерьме. Какое-то «Пробуждение Святой Матери», или что-то такое…

– Генри, может, спустимся вниз? – Айлин переминалась с ноги на ногу. – Тут холодно…

– Конечно, – кивнул Генри, закрывая книгу. Не без досады, что его сбили с мыслей, но он отдавал себе отчёт, что они простояли на крыше больше дозволенного. Размышления – дело хорошее, если только не мешают делу.

Ржавая дверь крыши открывалась трудно и со скрипом; Генри возился целую минуту, прежде чем красные от ржавчины петли сдались. Они вышли на лестницу, окольцовывающую тюрьму. При виде бескрайнего белого марева Айлин побледнела, и Генри спешно положил руку ей на плечо. Поручни к лестнице прикрепить забыли, так что он не счёл этот жест вульгарностью.

– Будь осторожна, – предупредил он. – Держись поближе к зданию и не смотри вниз.

Айлин медленно кивнула, поднимая голову; ноги, секунду назад подкашивавшиеся, выпрямились. Генри отпустил плечо и взял её за руку. Она схватилась за его ладонь, как за спасительную соломинку. Кожа была необычно горячей, почти жгла. Генри в голову пришла дурная мысль, что девушка может заболеть – не из-за холода или усталости, а из-за тяжести перенесённого.

Не думай о плохом, зло осадил он себя. Она не заболеет. Желая подтвердить свои слова, он рьяно зашагал вперёд, не глядя по сторонам. Айлин шла рядом, глубоко и прерывисто дыша; как бы этого ему не хотелось признавать, Таунсенд чувствовал, как её ладонь в руке пульсирует сухим жаром.

Айлин и впрямь ощущала себя неважно. Тело ныло, будто все раны, начавшие затягиваться, решили раскрыться одновременно. К этому добавлялась щемящая истома в сломанной руке, которая захватила не только плечо и ключицу, но и проникала дальше.

Но хуже всего был страх.

Конечно, в последнее время она боялась за свою жизнь каждую минуту и каждое мгновение, в каком-то смысле даже устала от этого. Нельзя долго оставаться в одном и том же состоянии, сколь бы ни пронизывающим оно было – вот и Айлин по мере сил привыкала, стараясь не обращать внимания на аляповатое безумие окружающего мира. Но боязнь, давящая на неё сейчас, была не простым страхом за себя. Это было сродни назойливому голосу проповедника, который шепчет свои речи в ухо… но если обычно проповедники говорят о том, как светел и прекрасен мир, то этот голос злобно шипел: С тобой случится что-то ОЧЕНЬ плохое… и знаешь, что самое главное? Ты НИЧЕГО не можешь с этим сделать! Обычно после этого следовал самодовольный смех внутреннего голоса, который заставлял Айлин на миг закрывать глаза. Так и хотелось бросить в лицо каркающему насмешнику: ЗАТКНИСЬ!, но она считала дурным тоном разговоры с воображаемыми собеседниками. Поэтому единственным оружием оставалось полное игнорирование. Делай вид, что всё хорошо, и всё будет хорошо.

Голос не умолкал. С каждым шагом он бесновался громче, и неудивительно, что где-то на уровне второго этажа у Айлин начался приступ мигрени, раскалывающий голову, как лопается перезрелый арбуз. Во рту пересохло, слюна наполнилась желчью. Шаги отзывались болью не только в ноге, но и во всём теле. Айлин потеряла счёт кругам вокруг бетонного цилиндра тюрьмы и заставляла себя идти, не глядя на туман и не вслушиваясь в плеск волн озера.

Боюсь ли я? – спросила она себя. Хотела с негодованием отрицать очевидное, но поняла, что это будет не так легко.

Боюсь ли я?.. Чёрт, да я умираю от страха.

Первый этаж встретил их тусклыми влажными лампами за проволочной сеткой, бесформенными лужами воды на полу и звенящей тишиной. Генри это было не в новинку, но на Айлин низкие своды, кольцевой коридор и непрекращающееся перекликание капель оказали неизгладимое впечатление.

– В одной из камер есть дыра, – сообщил Генри, как всегда, лаконично. – Через неё можно проникнуть на подвальный уровень. Там и поищем дверь…

Он внезапно замолчал, словно вспомнил что-то важное.

– Что-то не так?

– Я не учёл, что тебе спуститься по это дыре будет трудновато, – Генри вымученно улыбнулся. – Видишь ли, там нет лестницы, придётся спрыгивать. Довольно высоко…

– Спрыгнуть? – Айлин пришлось ещё раз напомнить себе, в насколько извращённом месте они находятся. Из-за изгиба коридора показалась камера с открытой дверцей. Должно быть, та самая. Решетка на крохотном окошке двери скалилась зубастым ртом.

– Не волнуйся, – сказал Генри. – Что-нибудь придумаем. Думаю, я смогу соорудить самодельную лестницу из столов и стульев, их в подвале много.

Нечто глазастое и напоминающее здоровенный мыльный пузырь уставилось на них со стены, шевеля чёрными отростками-лапками. На существо нельзя было смотреть без рвотных позывов. Генри и Айлин прошли мимо, обходя чудо-юдо за несколько шагов. От дальнейшего созерцания местной фауны их спасла заветная камера. Похоже на склеп, одновременно подумали оба. Дыра на полу камеры выглядела разрытой могильной ямой.

– Наверное, мне стоит сначала спуститься туда, – сказал Генри. – Если ставить друг на друга несколько столов, их можно использовать как лестницу. Как смотришь на это?

А как она могла смотреть? Раз Генри в прошлый раз не нашёл иного способа, вряд ли тут возможны варианты.

– Хорошо, – сказала Айлин; мигрень начала разгораться с новой силой. – Только… не уходи далеко, ладно?

– Конечно, – искренне сказал Генри. Ему самому не доставлял удовольствия подобный поворот событий, но что поделать, коль припёрли к стенке. Положив книгу на пол, он присел у края дыры и свесил ноги вниз. Мельком посмотрел на темноту внизу – все лампы в подвале перегорели, придётся двигаться на ощупь… Мысленно вздохнув, он в последний раз встретился взглядом с Айлин и оттолкнулся руками.

Опять падение. К счастью, не в бездонную пропасть небытия, а лишь до пола подвала. Подошвы снова нехило припечатались о бетон, как в прошлый раз. Но боль, разлившаяся по ногам, была терпима. Если уж на то пошло, изувеченная шея ныла сильнее. Генри опустился на корточки, пережидая, пока сойдут цветные круги перед глазами, и посмотрел вверх. Он находился в маленьком конусе света, отсюда Айлин казалась чёрной фигурой.

– Генри, ты как?