– Боже, что за…

Не договорив, Генри перекувыркнулся на кровати (поморщившись при этом от боли в ногах) и прильнул к окну. Отсюда спуск в станцию был виден, как на ладони. Две машины – полицейский «бьюик» и карета скорой помощи, – припарковались у метро. Поперёк входа была протянута ярко-жёлтая лента. Двое в форме уныло топтались у машин и изредка делали нетерпеливые жесты руками, отгоняя чересчур любопытных прохожих.

– Нет…

Он обхватил руками голову, которая взорвалась пронизывающей мигренью. Медицинская карета. Разговоры в полусне. Жёлтая лента.

Генри судорожно осмотрел себя. Рубашка чистая, без пятен крови. И руки тоже. Но он помнил, как испачкался кровью Синтии… Несоответствие? Значит ли это, что у него ещё есть надежда?

Нет, не значит. Иначе как объяснить, что ноги затекли намертво, словно он действительно пробегал половину ночи? Как объяснить жжение в локтях, которыми он отбивал дробь на бетонном полу станции? Как, наконец, объяснить ноющую боль в животе – ну точь-в-точь туда не так давно туда воткнули железную штырь?..

Оттянув ленту, из провала спуска появились два человека. Они несли нечто, завёрнутое в чёрный полиэтиленовый пакет. Из «скорой» выпрыгнул водитель и услужливо распахнул заднюю дверцу фургона. С видной натугой санитары впихнули пакет в машину и полезли следом. Через минуту карета завелась и плавно вырулила на улицу. Сирены молчали, мигалка не работала.

– Синтия… – прошептал Генри, прислонившись лбом к стеклу. Машина исчезла за поворотом, и он подумал: Игра окончена, парень. Я никогда её больше не увижу.

Он ошибался.

Сутки назад Генри из спальни прямиком направился в ванную. Сегодня он не стал нарушать устоявшийся ритуал.

Одно из двух: либо дыра в ванной есть, либо её нет. В первом случае придётся признать – или мир сошёл с ума, или (что гораздо более вероятно) свихнулся он сам. Ни то, ни другое ему не улыбалось. Но он должен был внести ясность, иначе бедная его голова грозила разлететься на мелкие осколки.

Генри открыл дверь. В ванной по-прежнему горел свет. С разбитого зеркала смотрел небритый парень со всклокоченными волосами. А чуть справа…

Дыра. Она стала больше и круглее. И по-прежнему мурлыкала тихую песню, излучая холод и мёртвые голоса.

Генри закрыл дверь и очень спокойно прошествовал в гостиную. Там он проверил дверь – цепи были на месте. Заглянул в глазок – пусто, только отпечатки ладош на стене. Открыл холодильник, достал три яйца, положил их в сковороду, не разбивая скорлупы. Долго-долго он изучал чёрный круг сковороды, и пальцы тряслись всё больше.

Он думал о цифре, которую видел на груди Синтии: три единицы, двойка и корявая шестёрка. Он думал о белом сиянии туннеля, которое становилось ближе, пока не поглотило его. Думал, что будь он немного расторопнее, Синтия могла бы остаться в живых. Он думал. Пытался найти ответы хотя бы на некоторые вопросы из бесконечного множества.

Как всё было бы хорошо, если бы этим утром треклятая дыра пропала, и Синтия в красивой розовой блузке по-прежнему стояла у входа в метро.

– Пожалуй, есть я сейчас не стану, – сообщил Генри. Открыв холодильник, он с отвращением посмотрел на мёрзлые продукты и вернул яйца на место. Голода он не чувствовал, как и позывов справить нужду. С того момента, когда он в последний раз брал еду в рот и ходил в туалет, прошло два дня. Не верилось, что это правда. Слабости Генри не чувствовал – только усталость в мышцах, но она со временем пройдёт. Его не оставляло ощущение, что с остановкой часов в квартире 302 время тоже замерло.

Теперь он стоял на перепутье. На этой линии проходила граница кухни и гостиной. Он мог усесться на кресло и предаться тяжёлым, но бесполезным думам, а мог снова посетить ванную и…

Что?

… лезть в дыру, конечно же! Посмотреть, куда она приведёт сегодня. Может… ещё одна безумная идея: может, он снова попадёт на странную станцию, встретится с ничего не подозревающей Синтией – и на сей раз сумеет сделать всё, как надо. Повернуть время вспять?.. Нелепость, но не больше чем окаменевшие стёкла окон.

Генри вспомнил жёлто-розовую морду и стоящие торчком острые уши. Раз Синтия умерла там под ножом того выродка, то собака тоже могла прикончить его… как это ни смешно. Он мог вчера умереть и не встретить этот пасмурный рассвет. Навевало на размышления.

К чёрту, подумал Генри с горечью. Если улечься задницей на кресло, рано или поздно всё равно придётся обратить взор на дыру, ведь другого выхода из квартиры 302 нет и не предвидится в ближайшем будущем. Как будто кто-то намеренно заблокировал все выходы, оставив только один…

Стоп.

Эта мысль, пожалуй, была хорошей. Чёрт побери, просто отличной. Конечно, Генри не мог быть ни в чём уверен сейчас… но он ясно почувствовал, что стал на шаг ближе к истине.

Он держался полчаса, потом встал и нетвёрдым шагом направился в ванную. Дыра широко улыбнулась ему в лицо, и едва слышные детские голоса, доносящиеся из её глубин, снова завели свою песнь. Генри полез в дыру. Кожа от холода и волнения покрылась пупырышками. Болели локти и рана на животе, но он упорно полз вперёд, пока вдалеке не замаячил знакомый белый свет.

Те, кто проводил ночь в лесу, знают, что гуща деревьев в тёмное время суток разительно отличается от того же места днём. Ночью лес затихает… но сказать, что среди стволов царит молчание, было бы ошибкой. Жизнь продолжается – жизнь совершенно иная, чуждая дневным существам, пугающая их до смерти. Это не стволы деревьев, а грозные великаны, покачивающие бахромой крон. Не шорох мелких животных, а звуки невидимого хищника, который крадётся за тобой. Не ветер, перебирающий листьями, а древняя неспетая песнь – если долго прислушиваться, обязательно различишь страшный смысл слов… Ночной лес – жуткое место, и людям здесь делать нечего. Для их же блага.

Этот лес ничем не отличался от миллионов других – разве что опушка выходила на берег большого озера. Лес был маленьким, но плотным. Багровая луна, как глаз злого демона, окрашивала кроны в цвет земельной меди. Она висела необычно низко, почти касаясь горизонта. Стволы в её лучах отбрасывали удлинённые серые тени.

На самом краю леса, там, где он примыкал к невозмутимым водам, лежал человек. Он спал – или был мёртв. Если верно второе, то к утру тело вряд ли сохранилось бы в целости и