Человек в плаще, который принёс мальчика сюда, сказал ему – стой здесь и стучись, несмотря ни на что. Совсем скоро мама проснётся и впустит его к себе, чтобы больше не разлучаться. Мальчик поверил человеку – при воспоминании о нём потухшие было глаза снова сверкнули надеждой. Он отчаянно забарабанил ладошками по двери, взывая:

– Мама! Ну мама! Это же я, Уолли! Впусти меня!

Незримое дыхание внутри квартиры становилось сильнее, прогибая стены и потолки, знаменуя возвращение к жизни той, что была в объятиях Морфея слишком долго.

– С тех пор я здесь, – сказал Генри. – Не знаю, почему именно Эшфилд. Мне нужен был тихий городок на восточном побережье, со своей бейсбольной командой, чтобы я мог за него болеть. Раньше, во время путешествий, я посещал город, и он мне понравился. Вот и решил, что от добра… – он пожал плечами. – Устроился на кое-какую работу, не требующую выхода из дома, занял квартиру. Вот и всё.

– И тебе больше ни разу не хотелось… ну, продолжать свои путешествия? – спросила Айлин. – Я-то думала, эта страсть на всю жизнь.

– Представь себе, нет, – сказал Генри. – Я решил поставить крест, хоть и не знал, удастся ли. И мне удалось. По крайней мере, за эти два года я ни разу даже не подумал о том, чтобы снова проехаться по стране. Может, когда всё кончится, я всё-таки изменю мнение.

Он улыбнулся. Айлин не ответила ему улыбкой: девушка смотрела на него очень серьёзно, по-прежнему прижимая альбом к груди.

– Теперь я понимаю, почему он выбрал нас, – сказала она. – Может, в его ритуале так оговаривалось… или он сам не знал… но мы в чём-то схожи с ним, правда?

– О чём ты говоришь? – удивился Генри. Меньше всего он чувствовал в себе сходство с безумцем, который затащил их в эти кроваво-красные стены.

– Мы все очень любили нашу мать, – ответила Айлин.

Генри хотел что-то возразить, но внезапно понял, что это ни к чему.

– Генри, неужели ты не видишь, как мы схожи с ним? Папа… да, конечно, я любила её, но когда их не стало… я плакала целый год по ночам, вспоминая о маме, когда просыпалась и видела, что рядом со мной на кровати никого нет. Ты сам признался, что… – она запнулась. – Я надеюсь, что ты и сам понимаешь, Генри, как сильна была твоя привязанность к матери. А Уолтер… он считает, что его мать – квартира 302, но разве это что-то меняет? Он делает всё, чтобы вернуть её. – Айлин явно бессознательно коснулась незаживающего синяка на щеке. – Он хочет быть со своей мамой. Это «Двадцать Одно Таинство»… просто средство, которое ему вдолбили в детском приюте. Он не знает иного способа.

Сердечник омылся кровью, умиротворённо вращаясь. Лезвия разбрызгивали красную жидкость и ошметки мяса с прилипшими клочками одежды. Казалось, багровое озеро посреди большой комнаты кипит, и вот-вот белая пена разольётся за края углубления. Яркие лучи сверху заставляли стальные лезвия блестеть рубиновым оттенком. Человек в синем плаще невольно залюбовался игрой бликов и багрянца – и только громкий, мучительный стон существа за его спиной заставил его очнуться. Он вздрогнул и поднял глаза. Через прозрачный потолок просвечивал молочно-белый свет иных миров.

Скоро.

Как долго он ждал…

Совсем скоро…

Человек вскинул руки, впитывая в себя силу, которую несли лучи. Существо дёрнулось и заревело, выпучив глаза. Выверенное вращение сердечника набирало обороты, переходя из лени в ярость. Кровь забурлила в пруду. Помещение, затаив дыхание, ждало двадцать первого оборота, который должен был знаменовать начало конца.

Фрэнк Сандерленд, управляющий.

На протяжении своих приключений Генри открывал много дверей. Эта дверь стала последней вехой. Он понял это даже до того, как открыл её и почувствовал смрадный запах гнили, пропитавший квартиру. Понял по клокочущему струнному напряжению, которое охватило тело, когда он коснулся двери. Словно громовой разряд прошёл сквозь него от двери к полу; буквы на табличке качнулись и уплыли куда-то далеко, вместо них возникла тёмная комната, в которой не было огней: только запах, сбивающий с ног своей отвратительностью. Айлин зажала нос; то же самое сделал Генри.

– Это она, – её голос был гнусавым. – Пуповина…

Генри кивнул, не смея вдыхать. Зародилась надежда: неужели их сумасшедший план может обернуться удачей? Но что тогда значит эта тяжесть в голове, предчувствие чего-то нехорошего?.. Не найдя ответов, он сделал шаг и едва не поскользнулся на крови, которой была залита вся прихожая. Схватившись за стену, он посмотрел под ноги. Пол был мокрым и красным.

Фрэнк.

Оба поняли, что здесь произошло, и оба не хотели об этом говорить здесь и сейчас… нигде и никогда. Держа Айлин за ладонь, Генри пошёл дальше во тьму. В какой-то момент воздух в лёгких закончился, и ему пришлось сделать вдох. В лицо словно бросили лопату отходов. Перед глазами зазмеились трубочки разного цвета.

Значит, цель где-то рядом. Может, в этом большом шкафу?

Скорее всего. Иначе чем объяснить, что запах усилился троекратно, едва он приоткрыл лакированную дверцу? Теперь нельзя вдыхать даже под угрозой полного удушья… иначе они умрут, не сойдя с места.

Генри лихорадочно шарил руками по полкам. Одежда, коробка с обувью, набор отвёрток, стеклянная банка… Он перешёл на верхние полки. Грудь начало сдавливать. Рука Айлин выскользнула из кисти: она бросилась назад, согнувшись в три погибели. Генри её не стал останавливать. Чёрт возьми, как здесь темно… Ещё одна коробка (на этот раз, похоже, в ней находилась шляпа), альбом для семейных фотографий, аптечка… И вот она, на дальнем конце верхней полки – небольшая картонная коробочка красного цвета. Судя по всему, в ней раньше хранились иглы; но, сорвав крышку одним движением, Генри увидел внутри не серебристые острия, а сморщённый целлофановый пакетик, в котором лежала…

Сердечник, алый от омывшей его крови, совершил двадцать первый оборот.