Дождливым воскресным вечером городок Эшфилд в штате Массачусетс на северной части Соединённых Штатов завершал обычный день. Вспыхивали и гасли огни, в ресторанах и барах собирались шумные толпы; большинство людей зажимало под мышкой сложённые мокрые зонты. Темы разговоров не отличались разнообразностью и в итоге тем или иным концом упирались на разгулявшееся ненастье. Осень бывала и более жестокой, но такой мрачной и угнетающей поры не помнили даже старожилы. Фрэнк Сандерленд был одним из старожилов – но кроме того, он был ещё и владельцем дома на аренду. Плохая погода оборачивалась для него, помимо темы для судачеств, угрозой протекающей кровли и недостаточного тепла в квартирах жильцов.

Он лежал на кровати, задумчиво глядя в незанавешенное окно, где сияла вывеска отеля на той стороне улицы. Настроение было отвратительное. С тех пор, как из жизни исчезли жена и сын, Фрэнк вроде бы привык к постоянной меланхолии, но сегодня думы собрались доконать его всей армией. Начиная от зверского случая в квартире 303 и кончая воспоминаниями многолетней давности, которые, казалось бы, забыты раз и навсегда.

Как было хорошо всего-то пяток лет назад, с грустью подумал Фрэнк. Лежал бы он в то время вот так, уставившись в мокрое чёрное окно, воскресным вечером?.. Нет, конечно. Он поднялся бы в квартиру сына обсудить последние новости, спросить его о работе; или смотрел бы телевизор вместе с женой – одну из вечерних викторин, которые им так нравились. А теперь – что осталось? Только четыре стены да темнота, окружившая квартиру плотной осадой. Остаётся только лежать и пытаться заснуть, отлично зная, что до полуночи сомкнуть глаза не удастся. Нельзя даже выйти проведать жильцов: после убийства Ричарда и нападения на Айлин постояльцы крепко-накрепко запираются по вечерам. Две семьи уже дали ему понять, что они скоро съедут в другое, более безопасное место. Фрэнк их понимал, но и ощущал новую пустоту внутри себя, видя, как они мямлют, подбирая слова. Жильцы уходят. Судьба вознамерилась отобрать у Фрэнка даже их, оставив его совсем одного. Не насытилась она тем, что лишила жену и сына.

Почему я всё время думаю о Джеймсе, как о мёртвом, удивился Фрэнк. Он вполне может быть жив: то, что однажды утром он уехал вместе с женой, и с тех пор их никто не видел, не означает, что их нет в живых. Тела ведь не нашли. Ничего не нашли. Может, молодожёнам просто надоело сидеть под боком у папаши, и они решили расправить крылья… махнуть, скажем, в Мексику или Канаду. И пока он лежит на кровати, Джеймс попивает текилу в одном из мексиканских баров. Какая яркая картина: смазанные огни ламп, немолодая грузная барменша, и пузырьки воздуха, застрявшие на дне стакана с текилой.

Фрэнк вздохнул и перевернулся на другой бок. Ладно, он ещё может тешить себя тщетными иллюзиями о счастливой жизни сына… но Флора ушла бесповоротно. Хотя бы в этом он не сомневался. Её не стало тем жарким летом, когда они ездили семьёй отдыхать в Тэ-Эр. Фрэнк сам видел, как она умирала под палящими жёлтыми лучами, и его слёзы, такие же жёлтые в солнечной пляске, смешивались с водами озера. С того лета он ни разу не подался в Мэн, стал люто ненавидеть этот штат.

Вывеска отеля мигнула. Три раза, подобно сигналу Морзе: раз, раз-два. Затем свет восстановился, как ни в чём не бывало. Фрэнк подумал, что получится весёлая картина, если в довершение всего в квартале отключат электричество. Время от времени такое бывало, особенно часто в прежние времена. Их район относился к спальным, а северный климат в Эшфилде никто не отменял – линии передач зимой иногда не выдерживали. Пфф… – и вязкая темнота, впору зажигать свечи.

Мысли Фрэнка постепенно перетекли в одну из ночей без света – в ночь, которая запомнилась надолго всем, кто жил в его доме. Это было около тридцати лет назад, когда Джеймс ещё не родился, а у него на голове не было седых волос… Дом был новенький, отгроханный пару лет назад; Фрэнк ревностно холил и лелеял его. В ту пору он был готов по первому зову вскочить посреди ночи и помчаться по этажам, проверяя: всё ли в порядке с его детищем? Может, стоит белить стены и потолок? Или выметать мусор на лестничной площадке? Флора над ним посмеивалась, но без издёвки. Она понимала его. Было в ней такое удивительное свойство.

В ту ночь его разбудил беспокойный гвалт в коридоре, потом раздались торопливые шаги, которые направлялись к его квартире. Фрэнк присел на кровати. Когда Флора шевельнулась, он положил ладонь на её грудь:

– Спи, милая. Я сам разберусь.

В дверь зазвонили. Наспех накинув на себя брюки и рубашку, Фрэнк прошествовал в прихожую и открыл дверь. Силуэты людей, толпящихся в коридоре, казались чёрными тенями.

Они сказали, что на третьем этаже правого крыла происходит что-то странное. А именно – в квартире 302. Прежде чем Фрэнк открыл рот, чтобы спросить, о чём они толкуют, толстяк Эрик Вебер с квартиры 301 выпалил:

– Ребёнок. Там слышно, как плачет ребёнок. Я ходил полчаса назад в квартиру, и Питер едва не вытолкал меня взашей. Он не в себе.

– Ребёнок? – мысли спросонья не укладывались в голове.

– Он самый. Богом клянусь. Заливается, как соловей.

Они поднялись вверх всей гурьбой по тёмным коридорам. На втором этаже Фрэнк, холодея, услышал захлёбывающийся плач. Ребёнок ревел, делая секундные паузы между выкриками. Словно прислушивался, не идёт ли кто-то на его отчаянный зов.

– Боже мой, – сказал он, – что это может быть?

Жильцы покачали головами.

Дверь квартиры 302 была закрыта. Табличка белела в мутном свете, как бельмо на глазу. Фрэнк поморщился от нездоровой ассоциации и постучал в дверь костяшками пальцев:

– Питер? Вирджиния? Это я, управляющий Фрэнк! Что у вас происходит?

Молчание. То есть не молчание, конечно, а непрерывный плач, сотрясающий дом. Так плачут только новорождённые. У Фрэнка не было тогда детей, но он в детстве ухаживал за младшими сёстрами и знал, как это звучит.

– Мистер Уэльс! – позвал он, вытаскивая из кармана связку ключей.

– Открывай, Фрэнк, – взволнованно прошептал Вебер за спиной. – Только осторожно, Питер совершенно съехал. Сам он не отворит.

– Я был бы признателен, если бы все остались здесь, – холодно изрёк Фрэнк и вставил ключ в замочную скважину. Прежде чем повернуть его, он почему-то потянул дверь на себя. То ли интуиция, то ли ему показалось подозрительным, что ключ вошёл слишком легко… Так и есть: дверь поддалась. Она была не заперта.

– Чёрт-те что, – вырвалось у него.

– Он был заперт! – воскликнул кто-то. – Перед тем, как спуститься, я проверял. Он был заперт, и внутри были люди, я слышал их!

– Оставайтесь здесь, – Фрэнк шагнул внутрь. Толпа стала с любопытством заглядывать внутрь, но света в квартире не было, и никто не смог ничего различить. Только Фрэнк, который прошёл на середину, увидел, какой страшный беспорядок царит в квартире: вываленные на пол вещи,