графом Мирбахом, а российское посольство в Берлине остается в стороне от большой политики и даже не подозревает о достигнутых договоренностях.

Генеральным консулом в Берлине служил Вячеслав Рудольфович Менжинский, мрачный, неразговорчивый, но необычайно вежливый — будущий председатель ОГПУ. Из Берлина в мае 1918 года Менжинский и обратился напрямую к Ленину:

«Уважаемый товарищ!

Москва нервничает и все время сводит на нет работу тов. Иоффе. Сплошь и рядом тов. Иоффе удается достигнуть весьма существенных уступок — бац! Приходит телеграмма из Москвы о полной сдаче позиций. Это тем более печально, что тов. Иоффе, даже уступая немецкому давлению, никогда не делает подарков, а всегда старается что-нибудь выгадать из Брест-Литовского договора, и большей частью успешно.

Немцам, конечно, известна наша военная слабость, но их положение в оккупированных областях, Польше и Украине, весьма трудно, и идти на открытый разрыв с Россией они сейчас не желают. Но если Москва спешит уступать, то, конечно, отчего не взять того, что само плывет в руки.

Подобное положение совершенно ненормально. Иоффе — человек очень осторожный, хорошо информированный, и если в каком-нибудь случае нельзя не уступить, то будьте покойны — он уступит вовремя, но зато что-нибудь получит взамен. Кроме личных качеств тов. Иоффе, тут играет большую роль то обстоятельство, что здесь гораздо видней, насколько серьезно то или другое требование немцев…»

Адольф Иоффе жаловался, что трудно ладить с руководителями Красной армии, а в результате немцы постоянно предъявляют претензии из-за нарушений условий перемирия: «Всё несчастье, что военные не хотят спеться с дипломатией, но наоборот — подчинить ее себе, а последняя настолько мягкотела, что не может энергично противодействовать». Противоречия между военными и дипломатами будут существовать всегда, причем военным почти всегда удается брать верх.

Иоффе считал, что ему не доверяют, что политика делается за его спиной, что напрасно присылают в Германию видных деятелей, которые пытаются вести с немецкими политиками какие-то отдельные переговоры, обходя посла. Когда в Екатеринбурге расстреляли царскую семью, Иоффе сообщили только о казни бывшего царя, а о том, что убили и царицу и детей, не сказали. Немцы требовали от Иоффе подробной информации, а он сам ничего не мог добиться от Москвы. Наконец, когда через Берлин проезжал председатель ВЧК Дзержинский (инкогнито, под фамилией Доманский), направляясь в Швейцарию, он сказал Иоффе правду. И объяснил, что Ленин запретил ему сообщать об этом:

— Пусть Иоффе ничего не знает, ему там, в Берлине, легче врать будет.

4 ноября 1918 года немецкое правительство заявило, что разрывает отношения с Россией и высылает из Берлина советское полпредство.

6 ноября Иоффе и его сотрудники выехали из Берлина. Формальным поводом стали пропагандистские листовки, найденные в случайно разбившемся ящике советского дипломатического багажа. В реальности в Германии уже начиналась ноябрьская революция.

В Москве Наркоминдел признал временным представителем интересов германских граждан в России некий Революционный Совет германских рабочих и солдат в Москве. Входящие в него немцы захватили опустевшее здание германского посольства и подняли над ним красный флаг, приветствуя революцию у себя на родине. 13 ноября ВЦИК, как высший орган государственной власти, аннулировал Брестский мир.

Всякая дипломатическая деятельность прекратилась. Чичерин и его немногочисленные помощники в наркомате фактически остались без работы. В декабре 1918 года и Швеция разорвала дипломатические отношения с Советской Россией. Полпред в Швеции Вацлав Воровский был предупрежден о том, что он должен покинуть страну. Так же поступила Дания. Раздраженный и разобиженный Воровский предложил Ленину в ответ выслать из России всех граждан Скандинавских стран. Чичерин был против, объяснив, что крупных дипломатов из этих стран в России уже нет, а остались рядовые сотрудники, которые весьма полезны для поддержания хотя бы каких-то контактов с Западом.

Воровский вел переговоры с Эстонией, открыл постоянное представительство Советской России в Риме. 10 мая 1923 года полпред в Италии приехал в Лозанну для участия в международной конференции. Он должен был подписать конвенцию о режиме судоходства в черноморских проливах. Он ужинал в ресторане, когда Морис Конради выстрелил ему в затылок. Убийца всадил две пули в сидевшего рядом корреспондента российского агентства новостей РОСТ Ивана Аренса и одну — в помощника полпреда Максима Дивильковского. Дивильковский и Аренс выжили. Ивана Аренса расстреляют в 1938 году как «немецко-польского шпиона».

Морис Конради, швейцарский гражданин, родился в России, где его семья владела шоколадной фабрикой. В полиции Конради рассказал, что его дядя, тетя и старший брат были расстреляны ВЧК, отец умер в тюремной больнице. Он мечтал отомстить большевикам и решить убить Воровского «как очень даровитого человека, который смог бы наилучшим для Советов образом отстоять их интересы на конференции».

Вацлав Воровский не служил в ЧК и не имел отношения к красному террору. Но адвокаты убийцы построили защиту на рассказах о преступлениях большевистского режима. На суде Конради уверенно говорил:

— Я верю, что с уничтожением каждого большевика человечество идет вперед по пути прогресса. Надеюсь, что моему примеру последуют другие смельчаки, проявив тем самым величие своих чувств!

Процесс по делу убийцы Воровского превратился в суд над Советской Россией. В Москве предпринимали тщетные усилия, чтобы защититься. Поручили Луначарскому совместно с Чичериным составить список «беспартийных профессоров, которые поедут на процесс для дачи отзывов о Советской России», выделили на это деньги, поручили разведке подобрать материалы о враждебной деятельности эмиграции.

Но усилия Москвы успеха не принесли. Тактика защиты оказалась верной. 14 ноября 1923 года присяжные пришли к выводу, что Морис Конради «действовал под давлением обстоятельств, проистекших из его прошлого». Убийца вышел на свободу. Вдова Воровского умерла через две недели после вынесения приговора — она так и не оправилась от тяжелого нервного потрясения. Советское правительство разорвало отношения с Берном, объявило бойкот Швейцарии и запретило «въезд в СССР всем швейцарским гражданам, не принадлежащим к рабочему классу».

Довольно быстро стало ясно, что реакция была чрезмерной и не следовало разрывать отношения со Швейцарией. Этот урок учли через четыре года, 10 мая 1927 года, когда на Варшавском вокзале был убит советский полпред в Польше Петр Лазаревич Войков. Это тоже была месть — за участие полпреда в расстреле царской семьи.

Сталин написал Молотову:

«Чувствуется рука Англии. Хотят спровоцировать конфликт с Польшей. Хотят повторить Сараево или, по крайней мере, инцидент со Швейцарией в связи с убийством Воровского. От нас требуется максимум осмотрительности. Нельзя требовать нашего контроля над польским судом при судебном разборе дела. Польша не пойдет на это…

Надо дать официальное извещение с указанием на то, что общественное мнение СССР считает вдохновительницей убийства партию консерваторов Англии, старающуюся создать новое Сараево».

Никаких оснований полагать, будто британские власти причастны к убийству советского дипломата, у Сталина не было. Но он не только во внутренней, но и во внешней политике руководствовался собственными представлениями о том, что и как происходит.

По его указанию за убийство Войкова отыгрались на бывших монархистах, оставшихся в России; их назвали белогвардейцами и расстреляли.

Политбюро приняло решение:

«1. Издать правительственное сообщение о последних фактах белогвардейских выступлений с призывом рабочих и всех трудящихся к напряженной бдительности и с поручением ОГПУ принять решительные меры в отношении белогвардейцев…

3. Поручить ОГПУ произвести массовые обыски и аресты белогвардейцев.

4. После правительственного обращения опубликовать сообщение ОГПУ с указанием в нем на произведенный расстрел 20 видных белогвардейцев, виновных в преступлениях против Советской