художеств и в самый день получения за свой этюд с натуры малой серебряной медали от Академии «За успех в рисовании» ему на глаза попалась картина «позднего» голландца, художника и архитектора Якоба ван Кампена «Автопортрет», написанная в середине XVII века. Ее принес недавний выпускник Академии Суровцев.
– Вот, – похвалился картиной Суровцев. – Приобрел по случаю.
– А можно взглянуть? – спросил Андреев.
– Да сколь угодно, – ответил Суровцев. – А вот продать не проси. Не выйдет…
– Ты прав, – после некоторого молчания произнес Филипп. – Я не буду просить у тебя продать мне эту картину.
– Это потому, брат, что у тебя нет денег, – без тени сомнения заявил Суровцев.
– Вовсе не потому, – сказал Филипп.
– Почему же тогда? – весело посмотрел в глаза Андреева недавний выпускник Академии.
– Потому что это не Якоб ван Кампен, – твердо ответил Филипп.
– Не Якоб ван Кампен? – хихикнул Суровцев. – А кто же?
– Ну, на картине, вполне возможно, сам Якоб ван Кампен и изображен, – сказал Андреев с насмешливой ноткой в голосе. – Но вот писал эту картину кто-то другой.
– Объяснись, – посмурнел Суровцев, обиженный за столь явное, по его разумению, проявление черной зависти у товарища и будущего коллеги.
– Пожалуйста. – Андреев взял из рук Суровцева картину. – Вот, посмотри… На картине мы видим облокотившегося о большую картинную раму мужчину с длинными волосами и в шляпе. Выражение его лица насмешливо, глаза с хитринкой. Но, несмотря на это, перед нами мужественный мужчина, крепкий, сильный, наверняка битый жизнью и знающий ее со всех сторон. Так? – посмотрел на Суровцева Филипп.
– Ну, так, – согласился тот.
– Далее, – продолжил Андреев свое объяснение. – Четко и правильно, со всеми складками выписано платье мужчины.
– Верно, – согласился Суровцев.
– Верно, – подтвердил Филипп. – Но вот руки…
– А что – руки? – спросил недавний выпускник Академии.
– А ты ничего не замечаешь? – посмотрел на товарища Андреев.
– Нет, – после недолгого молчания ответил Суровцев. – Руки как руки…
– Это верно: руки как руки, – загадочно промолвил Филипп.
– И что?
– А то, что эти руки – женские. И пальцы у них тонкие и женские… Мраморные какие-то…
Суровцев буквально вырвал портрет из рук Филиппа. Повертел. Посмотрел издали… Посмотрел вблизи…
– И что? – уже не очень уверенно спросил он. – Может, такие руки и были у Якоба ван Кемпена.
– Человека, битого жизнью и мужественного? Архитектора и строителя? Женские руки с мраморными пальчиками? – один за другим обрушились на Суровцева насмешливые вопросы Андреева. А потом он добавил: – Что ж, может быть…
– Ладно, ты прав, – сказал Суровцев. – Пальчики на портрете писал кто-то другой. Не Якоб ван Кемпен. Но все остальное…
– Не успокаивай себя, – твердо проговорил Андреев. – Это Тициан бросал свои работы недописанными, и за него выписывали детали и заканчивали картины его ученики, копируя его стиль и манеру. Якоб ван Кемпен никогда так не делал. Он все прописывал сам, до последнего штриха. «Автопортрет» – не его работа…
Потом, выйдя из Академии в звании свободного внеклассного художника, Филипп Осипович женился на дворянке Дарье Семеновне Коковцевой и уехал в родной Нижний Новгород, где занимался портретной и церковной живописью и давал уроки живописи. В это же время он увлекся фотографией, и его работы вскоре получили весьма широкое признание. В 1876 году за портретные и этюдные фотографии, которые он представил на выставку, устраиваемую Парижским фотографическим обществом, Филипп Осипович был награжден Большой серебряной медалью. Еще среди его наград была бронзовая медаль, полученная на Всемирной международной выставке в Филадельфии, посвященной 100-летию освобождения Северо- Американских Соединенных Штатов. На Специальной же выставке Эдинбургского фотографического общества Андреев получил золотую медаль от Королевской академии художеств.
А потом он распознал в картине «Джулия Фарнезе», приписываемой кисти Рафаэля, более позднюю подделку. Опять по пальцам рук. Рыжеволосая любовница Папы Римского Александра VI сидела в кресле и смотрела прямо перед собой. Большой лоб и очень выразительные задумчивые глаза раскрывали характер девушки, независимый, гордый и одновременно безрассудно-непосредственный. Стиль и манера были, несомненно, рафаэлевские. Или под него. А вот пальцы рук… Они были выписаны небрежно по сравнению с лицом Джулии, ее платьем и задним планом. Тем самым нарушалась грамматика художественного языка, присущего Рафаэлю и только ему, которая у мастера была всегда едина, в общем и частном, в главном и в деталях.
– Это не Рафаэль Санти, – безапелляционно заявил покупателю, собирающемуся приобрести картину, Андреев.
Покупатель потребовал произвести технологическую экспертизу картины, и выяснилось, что написание картины датируется началом семнадцатого века, когда тело великого Рафаэля уже превратилось в прах.
– Вот, возьмите, прошу вас, – протянул тогда Филиппу Осиповичу пачку ассигнаций, заключающую в себе десять тысяч рублей, несостоявшийся покупатель Рафаэля.
– А что так много? – вынужден был спросить Андреев. Он никогда еще не получал столь значимых гонораров, и для него это были тогда очень большие деньги, целое состояние.
– Если бы не вы, я потерял бы много больше, – ответил несостоявшийся владелец «Джулии Фарнезе».
С тех пор Андреев и стал набирать обороты как эксперт по атрибуции картин… Разумеется, что помимо художественной фотографии и определения подлинности картин старых мастеров живописи Филипп Осипович, конечно, еще что-то делал. К примеру, писал «акварельки», как сам он это называл, содержал при доме мастерскую «Живопись и фотография» и продолжал заниматься самообразованием в области истории искусств. Но сии дела не являлись жизненными и основополагающими и причислялись к разряду входившего в моду нового словечка «хобби», то есть побочные занятия для удовольствия и приятного времяпрепровождения, помимо основных. Основной же доход ему и его семейству приносили как раз изыскания касательно определения подлинности (или неподлинности) картин больших мастеров живописи прошлого.
Итак, его превосходительство генерал-майор Баранов застал Андреева дома, чему нижегородский губернатор был несказанно рад. Он вежливо поздоровался с главой семейства, его супругой и детьми и попросил переговорить с Андреевым. От предложенного чая с вареньем и баранками губернатор отказался, сославшись на нехватку времени.
– Это дело не терпит отлагательств, – заявил он Филиппу Осиповичу, когда объяснил цель своего визита. – Прошу вас, собирайтесь и поедем немедля.
– Хорошо, – только и ответил Андреев и через минуту был готов. Еще через минуту экипаж губернатора, поднимая за собой густую тяжелую пыль, уже катил по направлению к губернаторскому дому.
– Вот, Ваше Императорское Высочество, – произнес Баранов, входя в великокняжеские апартаменты, – позвольте вам представить: Филипп Осипович Андреев, знаток и эксперт живописи старых мастеров. Лучший специалист в нашем городе и всей губернии, а возможно, и во всем Поволжском регионе.
– Очень приятно, – сказал Михаил Николаевич и подал Андрееву руку, которую тот с большим почтением пожал. – Приношу вам свои извинения за то, что оторвал вас от семьи и от ваших дел, но обстоятельства сложились так, что без вашей помощи мне просто никак не обойтись. Еще раз прошу извинить меня…
– Не стоит извиняться, Ваше Императорское Высочество, – склонил голову в легком поклоне Андреев. – Иметь возможность услужить вам – большая честь для меня.
– Ну, вот и славно. Благодарю вас…
