информацию, о том, что господин Аркадий Степанович Демченко (двадцати четырех лет, плотного телосложения, уроженец Харьковской губернии, дворянин) действительно является доверенным лицом господина гвардии ротмистра в отставке Григория Ивановича Сукина, потомственного столбового дворянина, владеющего имениями в Нижегородской и Казанской губерниях.
В настоящее время вышеупомянутый Демченко отъехал в Москву в связи с поручениями, полученными им от господина Сукина.
А потом отставной пристав Херувимов отправился в Императорскую публичную библиотеку. Вот уж не думал он, что когда-нибудь ему придется сидеть за русскими летописями, как какому-нибудь школяру или студиозусу. Однако эти двухдневные сидения в читальном зале среди ученых мужей, прилежных студентов, гимназистов и прочей высоколобой публики принесли надлежащие плоды.
Об ушкуйниках, как выяснилось, писали Никоновская и Тверская летописи, историограф Карамзин и казанский профессор из обрусевших немцев Карл Фукс. Херувимов, как прилежный ученик, все сведения аккуратно заносил в свою записную книжицу в кожаном переплете с золотым тиснением на обложке, и к концу второго дня «великого сидения» в книжице появились исполненные аккуратным бисерным почерком следующие записи с личными пометками в скобках:
Еще через три дня вернулся из Сукино Пфаферлинг. Херувимов назначил ему встречу в небольшой ресторации «Париж» на углу Тверского бульвара и Малой Бронной, где когда-то была знаменитая кондитерская итальянца Гамба.
Разговор сей, весьма интересный для посвященных, происходил под супчик тарталет, осетрину натюрель с хренком, пастет из гусиной печенки, жареные каштаны, натуральное «Бордо» и звуки дамского оркестриона под управлением великолепной Кити Мюрре. На летней веранде, где расположились Ной Нахманович и Херувимов, народу было немного – настольными лампами в виде разнообразных фруктов с электрическими лампочками внутри было освещено менее половины столиков.
– Подлинность личности твоего хохла Демченко полностью подтверждается. То, что касается его рассказа, то он вроде бы тоже сомнений не вызывает, – начал первым Херувимов. – Были и ушкуйники, и города они брали, и стан на Волге близь деревни Сукино имелся. И сокровищ, ими награбленных, злата- серебра да камешков драгоценных, запрятано где-то, и правда, весьма немало. Так что...
– А я их видел, – без всякого предисловия выпалил, перебив Херувимова, Ной Нахманович. – Собственными глазами.
– Что ты видел? – опешил Херувимов.
– Сокровища эти, вернее, те, что Демченко отыскал.
И Пфаферлинг, волнуясь, что ему, как уже замечалось выше, было совсем не свойственно, стал рассказывать...
На следующий день после разговора в магазине с Херувимовым Ной Нахманович отправился в меблированные комнаты мадам Самарцевой на Малую Дмитровку (благо еще в день знакомства с приятнейшим молодым человеком с малорусским говором он узнал, так, ненароком, где тот изволил остановиться).
К своему удивлению, он застал в комнате Аркадия Степановича купца Живоглотова, владельца магазина велосипедов Фиму Остермана и домовладельца Беркут-Соколовского с женщиной-врачом мадам Надель- Пружанской.
– Ай-ай-ай, – попенял Пфаферлингу, правда, вполне добродушно Аркадий Степанович, поздоровавшись и представив его присутствующим, что было совершенно лишним, так как всех их Ной Нахманович вполне прилично знал. – Ведь я же просил, чтобы вы никому о моем предприятии не рассказывали.
– А я и не говорил никому, – неожиданно для себя сконфузившись, ответил Пфаферлинг. – Ей-богу, поверьте, господин Демченко.
– Да брось ты, Ной, – подал голос знакомый Пфаферлингу по купеческому клубу Живоглотов. – Полгорода уже говорит о сукинских кладах.
– Поверьте, Аркадий Степанович, – приложил Ной Нахманович руку к тому месту, где у всех более-менее порядочных людей надлежало быть сердцу. – Я о нашем деле никому не...
– О нашем? – загорелся Демченко. – Так вы, получается, решились? Вы, значит, тоже в деле?
– Ну, – замялся Пфаферлинг, – вначале хотелось бы съездить на место, поглядеть...
– Поглядеть, значит, – не очень весело усмехнулся Демченко. И Ной Нахманович – этого не может быть, потому что не может быть никогда! – вдруг почувствовал себя виноватым за такое неверие людям. Впрочем, не шибко виноватым, а так, слегка, что-то вроде комариного укуса, который даже не состоялся, а лишь потревожил тонким звоном полета.
– А что? – неожиданно поддержал Пфаферлинга купец Живоглотов. – Товар, прежде чем купить, поглядеть да пощупать надобно, факт!..
– Хорошо, – согласился Аркадий Степанович. – Вот завтра все и поедем. Вы поедете? – обратился он к домовладельцу Беркут-Соколовскому и мадам Надель-Пружанской, женщине-врачу.
– Нет, я не могу, – ответил женщина-врач. – У меня пациэнтки, и запись на неделю вперед.
– Я тоже тогда не смогу, – решительно произнес Беркут-Соколовский, правда, без объяснения причин.
