– Вот именно. Против Карла XII. Наши армии могут быть хорошей прививкой против его могущества.
– С превеликим удовольствием, Фридрих, – произнес государь.
Курфюрсту очень импонировал этот простоватый плотник царского звания. Но что-то подсказывало ему, что Питер не так прост, как это могло показаться на первый взгляд.
– Только я вот что предлагаю, не будем подписывать никаких документов. Просто дадим слово соблюдать союзнические обязательства. Потому что наши слова значат куда больше всех этих подписей и печатей!
– Договорились, – пожал государь протянутую руку. – Если Карл начинает войну с тобой, я выступаю против Швеции, если же Карл выступает против России, то ты объявляешь ему войну.
– О да! – широко заулыбался курфюрст, потрясая протянутую руку.
С русским царем не будет особых проблем.
– Надеюсь, что мой уход не омрачит общего праздника?
Герцог обезоруживающе улыбнулся, посмотрев в конец зала. Фаворитка, окруженная поклонниками, не скучала. Но все немедленно откланяются, стоит ему только приблизиться.
– Позвольте мне проводить вас до двери.
Петр Алексеевич широко улыбнулся:
– Не утруждайте себя, курфюрст. Ведь я всего лишь бомбардир Михайлов.
Фридрих весело рассмеялся:
– Ваше положение освобождает меня от многих официальных условностей.
С балкона на втором этаже вновь зазвучал слаженный оркестр. Веселье переходило во вторую фазу.
– Позвольте мне тогда с вами распрощаться. Ведь дамы такие обидчивые.
Петр Алексеевич удалился. Улица встретила его пронизывающим ветром. Застегнув камзол на все пуговицы, поторопил поежившегося Меншикова:
– Ну чего рот раззявил?! Веди! Где он?
В многочисленном обозе посольства, состоящем из нескольких сот слуг, ехало еще полдюжины палачей. Так, на всякий случай… Полгода заплечных дел мастера харчевались за государев счет, и вот сейчас в них настала нужда.
Явился Алексашка Меншиков. Не церемонясь, поскидывал с постелей разнеживавшихся палачей и во всеуслышание объявил о том, что пора отработать скормленный хлебушек!
Для пыточной Меншиковым было подобрано место в подвале дома, где квартировал государь. Поначалу тут хранилось бутылочное вино, которого было такое огромное количество, что им могла упиться половина Пруссии. Но недавно выпили последнюю бутыль…
Осмотрев приглянувшийся подвал, палачи сочли его весьма удобным. Самое главное, что через метровую толщину стен наружу не пробивался ни один звук. Потому, не будоража покой горожан, можно без боязни выкручивать руки крамольникам.
Соскучившись по работе за время вынужденного безделья, палачи старались вовсю. Для начала поломали изменнику нос, а когда тот, отплевываясь от крови, пообещал наказать злодеев, вывернули скулу.
Подпирая макушкой своды, государь Петр Алексеевич спустился в подвал. Трое палачей в красных рубахах стояли полукругом подле человека, подвешенного за стянутые руки к торчащему из свода кольцу. Лица крамольника не разглядеть, оно залито запекшейся кровью, длинные волосы неприбранными лохмотьями стелятся по плечам и груди. Нескладный широкоплечий отрок с длинными обезьяньими руками примеривался раскаленными щипцами к изменщику.
– Глянь-ка сюда, милок. Ты, часом, щекотки не боишься?
– Прочь поди! – посуровел отчего-то царь, зыркнув зло на детину потемневшими глазами.
Шарахнувшись в угол от сурового взгляда государя, палач примолк.
Государева трость уперлась в грудь изменника, как если бы хотела проделать в самом центре дыру, затем медленно поползла вверх, приподнимая подбородок.
– Вот, значит, как ты платишь за добро. И родитель твой, и дед русским государям служили, а ты вот оно как… К супостату решил податься. Ведь клятву же ты мне давал! Крест чудотворный целовал! Сколько же ты получил за свою измену?
– Питер…
– Я тебе не Питер! – зло воскликнул царь. – А самодержец всея Руси. Клятву мне давал, а сам за пятак продал!
– Государь… Петр Алексеевич… – залепетал разбитыми губами изменник, – не казни, бес попутал. Дом хотел себе построить, посулили немало.
– С кем встречался?
– Себя он не назвал, а только письмо показал от барона Кинэна.
– Как он выглядел?
– Горбоносый… Высокий такой, с узенькой поседевшей бородкой. В богатом платье, а еще шпага при нем была.
– Та-ак, – насупился царь. – Значит, из дворян. Как же ты с ним общался?
– Да он русский знает не хуже нашего, только шепелявит малость.
– О чем расспрашивал?
– О тебе, Петр Алексеевич, расспрашивал. Интересовался, когда ты отъезжаешь. И какой дорогой поедешь.
Правый уголок рта государя нервно дернулся. Рука, приподнявшаяся было для удара, застыла. Удержался государь, спрятав трость за спину.
– И что же ты ответил?
– Сказал, что скоро, а точно не знаю…
– А шпиен что?
– Велел разузнать.
– Когда договорились встретиться?
– Завтра вечером в таверне… Около пристани.
– Ага… Скажешь ему, что царь отъезжает через три дня… Морем, как и прежде было оговорено. А сейчас государь судно подбирает подходящее. Все посольство в одном не поместится. Уяснил?
– Уразумел, государь, – охотно отозвался Глебов, хмыкнув разбитым носом.
– Развяжите его, – потребовал царь.
– Убежит ведь, Петр Алексеевич, – засомневался Меншиков.
– Ежели убежит, тогда князь Ромодановский всю его семью на дыбу поднимет. Уяснил? – сурово спросил царь.
– А то как же!
– Теперь ступай. Не до тебя нынче. И еще вот что. Когда про рожу начнут спрашивать, почему разбита, скажешь, что в трактире с пьяными матросами подрался. Они это умеют!
– Обязательно скажу, государь, – произнес Степан Глебов, потирая освобожденные запястья.
Взглянув в окно на удаляющегося окольничего, государь строго наказал:
– Алексашка, глаз с него не спускай. Если уйдет, так я с тебя первого шкуру спущу. Он нам еще нужен будет.
– Не уйдет, Петр Алексеевич, – заверил Меншиков, – я за ним топтуна направил. Свое дело знает, ни на шаг не отступит. А еще у самого дома его караулят.
– Наказ мой выполнил?
– Исполнил, государь, – почти обиделся Меншиков. – И ростом, и ликом на тебя похож, вот только приодеть бы его надо, тогда и не отличишь.
– Так в чем же дело?
– Так ведь, стервец, никак не желает с усищами расхаживать!
– Не скупись! Денег добавь. Золотишка ему отсыплешь поболее, так он и чугунок на голову наденет.
– Сделаю, государь.
