Ване Трубилину были известны случаи, когда осуществлялись массовые побеги при режиме куда более строгом. А полгода назад произошел и еще более удивительный случай. В лагере близ Салехарда зэки подняли бунт, во главе которого стоял боевой летчик, Герой Советского Союза. Разоружив охрану, они по всем правилам боевого искусства направились в другой лагерь. В коротком бою сумели перестрелять дубаков и освободили зэков из этого лагеря.

Часть из них впоследствии рассосалась в тайге. А вот наиболее воинственные, вдохновленные победами, устремились к третьему лагерю, где тоже произошло серьезное сражение. На их усмирение была отправлена целая дивизия НКВД. Большая часть зэков была перебита, но летчику удалось скрыться. Может быть, в это самое время он загорает где-нибудь на Черноморском побережье и вспоминает свой рейд по лагерям ГУЛАГа.

– Многие полягут, – наконец произнес Рука.

Фартовый улыбнулся. Возражение, которое походило на согласие.

– Большое дело не обходится без потерь, сам понимаешь, лес рубят – щепки летят. Но шанс, чтобы уйти, большой! Сразу за зоной начинается лес, а зеленый прокурор не выдаст. Я тебе еще и адресок дам, где затаиться сможешь, когда прорвешься, – пообещал Фартовый.

Рука не ответил на предложение, гнул свое:

– Нужно ломануться во все стороны, тогда появляется шанс спастись многим.

Разговор Фартовому нравился все больше. Он напоминал обсуждение деталей. А обсуждать было чего.

– Согласен! Четвертый и второй бараки ближе всего стоят к локалке. От них мы прорыли норы к самому забору. Осталось только столбы приподнять, под колючкой пролезть, и мы на воле.

– Вижу, что ты все продумал.

Фартовый довольно заулыбался:

– Я об этом уже давно думаю, как только первую машину заприметил. Чекисты ничего просто так не делают. Они через нашу зону золотишко перевозят. Лучшего места для перегрузки и не придумаешь. Сам посуди, тут такая охрана, что никто посторонний и не подсунется. За забором, да еще за колючей проволокой! Это лучше всякого Гохрана будет.

– Надо обсудить со своими, – задумчиво протянул Рука. Идея побега все более вдохновляла его и выглядела вполне реально. Помнится, в штрафбате и похуже было, но ничего, как-то выкарабкался.

– А сам-то ты что думаешь?

– Попробую уговорить.

– Ночью надо бежать. Тогда верняк!

– Только как ты думаешь до золотишка добраться? Эти парни тоже не дураки, а потом, на поясе у каждого из них по противотанковой гранате.

– Как только начнется заварушка, мы их просто перестреляем, – горячо заверил Фартовый. – А если все-таки рванут гранатой, так золото от этого не испортится.

– Верно, не испортится. И когда ты думаешь начать? – настороженно спросил Рука.

– А чего тянуть-то с хорошим делом? – радостно спросил Фартовый. – Как только следующая машина прибудет, груз привезет, а потом другая приедет его забирать, тогда и начнем.

Дело было стремным. Конвойная рота не будет стоять на месте, полоснет из всех стволов, да так, что чертям станет страшно! Половина навсегда успокоится еще до того, как первая группа прорвется через ограждение.

– Да ты не дрейфь, – нажимал Фартовый. – Все будет путем! Я провода натянул. Как соскочим, нас на воле пригреют. Золота там столько, что на несколько жизней хватит, – вспыхнули азартом глаза Жоры.

– Мне бы одну хорошо прожить, – задумчиво протянул Ваня.

– Ну так что скажешь?

– Хорошо, ждем груз, – не без колебания согласился Рука.

Спал Степан Куприянов всегда очень чутко. Достаточно было человеку задержать на нем взгляд, как он тотчас просыпался. Возможно, кого-то удивил бы подобный феномен, но сам Степан относился к этому совершенно спокойно, считая, что направленный взгляд столь же материален, как, к примеру, вода или свет. Вот и сейчас, даже пребывая в глубоком сне, он вдруг ощутил нешуточную опасность. Подсознание, которое продолжало бодрствовать даже во время сна, подсказывало ему, что какая-то серьезная опасность находилась очень близко. До нее можно было дотянуться ладонью и подушечками пальцев почувствовать ее горячее дыхание. В какой-то степени Степан обладал врожденным чутьем на опасность и теперь, вытянувшись на лежанке, ощущал ее каждой своей клеткой. Приоткрыв глаза, Куприянов увидел, как Коробов извлек из кобуры его «ТТ», поднес к глазам, вчитываясь в дарственную надпись на стальной пластинке. Затем привычным движением отстегнул магазин и вставил свой, после чего аккуратно убрал пистолет на место.

Куприянов старался не шевелиться и через прищур глаз наблюдал за тем, как Коробов приблизился к спящему Сидорчуку. Заглянув в его безмятежное лицо, он некоторое время вслушивался в его дыхание. Затем подошел к Куприянову. Степан прикрыл глаза. В нем сработал мощный природный механизм спасения. Почему-то верилось, что если он вдруг сейчас откроет глаза, то, возможно, это будут последние мгновения в его жизни. Простояв над ним несколько секунд, Коробов направился к своему месту. Стараясь не шуметь, он поднял шинель и укрылся ею с головой. Через полуоткрытые глаза Степан видел, как майор, ворочаясь, некоторое время не мог уснуть. А затем вдруг успокоился и засопел негромко и размеренно.

Все это было в высшей степени странным. Существовало неписаное правило – никогда не прикасаться к чужому оружию. Оно должно знать только одного хозяина, иначе подведет в самый ответственный момент. Коробов поменял магазин с патронами, зарядил его не иначе как холостыми. Ладно, придется вернуть тебе подарочек.

Отсюда вытекают две версии. Первая – майор надумал завладеть содержимым контейнера, который сейчас хранился в сейфе, а чтобы без проблем справиться с сопровождающими, решил поменять магазин. Вторая версия была наиболее правдоподобной. Их операция приближается к своему завершению, и он просто решил избавиться от свидетелей. Ведь до конца неизвестно, что именно перевозят в контейнерах и какую роль во всем этом играет сам майор Коробов. В конце концов, для контрразведки разжалованный подполковник всего лишь шлак. Смел его в совок, да и выбросил за порог.

Имелся и еще один аргумент в пользу второй версии. Накануне Коробов обмолвился о том, что вечером следующего дня должна прибыть машина за контейнером. Причем в этот раз он лично разговаривал со Свердловском. Весь предыдущий день он оставался взволнованным, и Куприянов не однажды ловил на себе его оценивающий взгляд, словно тот выбирал на его лбу подходящую точку для предстоящего выстрела. А может, вся эта операция задумывалась именно из-за этого последнего контейнера?

В самом лагере тоже творилось что-то непонятное. Внешне все было в норме, на зоне соблюдалась строжайшая дисциплина. Заключенные, как и прежде, выходили на работу, но вместе с тем Куприянов ощущал, что здесь назревает нечто опасное. Землянка находилась поблизости от лагеря, и каждый день на платиновый прииск мимо нее проходили колонны заключенных. Он чувствовал, что опасностью пропитан буквально каждый уголок зоны. Назревало что-то нешуточное. Не выдержав, Куприянов прошлым вечером поделился своими опасениями с начальником лагеря и заметил, как тот невольно напрягся, услышав о возможной угрозе. Мужик он был неглупый и должен понимать, что к чему. Наверняка он даже предпринял какие-то действия.

Не спалось.

Куприянов откинул шинель и вышел из землянки. Темно-серые облака заволокли небо, а потому ночь выдалась особенно темной. Зато дышалось легко. И Куприянов, вдохнув, задержал воздух в легких на некоторое время. Прием нехитрый, но очень действенный, весьма способствует активизации сознания. Мимоходом Степан подумал о том, что воздух в Крыму несколько сыроват, здесь он много суше. Он тотчас почувствовал, как задержка дыхания взбудоражила нервную систему, заставила ее активизироваться. Мир наполнился звуками, о которых минуту назад он даже не подозревал. Особенно порадовало стрекотание сверчка, доносившееся откуда-то из-за пределов лагеря. Наверняка насекомому было одиноко, вот он и кликал свою подругу. Острота ночного зрения усилилась. На вышке стоял красноармеец и перетаптывался с