попросили подойти к нему поближе. Началась беседа. Переводил Су. Мусса, видимо, был в курсе приключений наших героев. Он поинтересовался, как французы чувствуют себя в его государстве. Отец, выступавший от имени всех, учтиво поблагодарил короля за заботу (по сравнению с рядовыми жителями Муссатанга путешественники действительно жили в роскошных условиях) и сказал, что все трое с огромным интересом знакомятся со страной Его Неповторимости (что было правдой).

Все-таки разговора не получилось. Пленники опасались задавать вопросы (их предупредили — не проявлять излишнюю активность), а Мусса был настолько поглощен собственной персоной, что, похоже, все остальное представлялось ему мелким и неинтересным. Король спрашивал скорее из государственной вежливости и согласно существующим традициям встречи чужеземцев. Отцу показалось, что за профессиональной монархической вежливостью короля скрывается полное равнодушие к собеседникам. Все же аудиенция продолжалась сорок минут. Потом вновь заиграла музыка, потемнело, и трон с монархом поднялся в потолочные выси. При виде такой дешевой театральности путешественники с трудом сдерживали улыбки и сохраняли серьезность.

Су считал, что аудиенция прошла хорошо. Илу, с которой он поделился более подробными впечатлениями, сказала Раймону, что король только что раскрыл заговор против своей персоны и поэтому мало интересовался иностранцами, видимо, целиком поглощенный мыслями о наказании заговорщиков.

— Часто бывают у вас заговоры? — спросил отец у Илу.

— Нет, — ответила она, — редко. Последний раз, когда я была девочкой, лет восемь назад. Тогда десятерых заговорщиков казнили публично, отрубив им головы на главной площади столицы. С тех пор о заговорах я ничего не слышала.

Илу сказала также, что, по мнению Су, его коллеги Шу и Зу смертельно обиделись, что их не пригласили участвовать в аудиенции.

— Как бы они не выкинули какой-нибудь подлости, — озабоченно добавила Илу, возможно повторяя слова Су.

Су официально уведомил путешественников, что Его Неповторимость решит их участь несколько позже: сейчас он занят неотложными государственными делами.

— Пока вы поживете в «Саду». Надеюсь, вам здесь неплохо, — сказал Су. — В зависимости от решения Его Неповторимости вы получите определенный социальный пропуск в наше общество. Социального равенства, как вы заметили, мы не признаем.

— А где мы будем жить дальше? — спросил Поль.

— Это тоже будет зависеть от цвета вашего пропуска. «Черно-розовые», «синие» и «оранжевые» имеют у нас право жить в отдельных деревянных домах. Правда, для категорий бо и боба дома разрешается строить из особо ценных и полезных для здоровья пород дерева. Обаны живут в отдельных домах, но из камня. Баны, как правило, селятся в хороших квартирах, но в общих каменных домах. Анам предоставляются небольшие квартиры или большие комнаты в общих домах. Там строгая дисциплина и каждые пять семей объединены в пятерку во главе со старостой. Он докладывает регулярно властям о любом проявлении беспорядка среди членов подопечных семей. Ны живут в специальных домах типа общежитий. У них дисциплина еще строже, чем у анов.

— Порядочки! — не выдержал отец.

— У каждого народа свои традиции, — грустно сказал Су.

Обычно перед ужином отец, Поль, Лала и Илу гуляли в саду. Иногда к ним присоединялся Су. В тот день, запомнившийся отцу, Су пришел в парадной зеленой одежде, немного возбужденный, и сразу же во время прогулки принялся рассказывать забавные истории из жизни муссов. Поведение обана удивило наших друзей. Это не укрылось от самого Су и, прервав свое очередное шутливое повествование, он сказал:

— Через месяц — День короля, день рождения Муссы Сегодняшнего-Неповторимого. В этот день каждый подданный по традиции делает подарок королю — пишет отчет «О себе». Горе тому, кто вставит в отчет хоть крупицу неправды или умолчит о том, что знает… В связи с этим я хочу с вами посоветоваться.

— Слушаем вас, — ответила за всех Лала.

— Женщины моей страны никогда не отвечают прежде мужчин, — посмотрев на нее, заметил Су. — Только в странах, именуемых Европой и Америкой, есть такие женщины. Есть они еще в одном месте — соседней с нами территории, которая называется Друссией.

Он снова внимательно посмотрел на Лалу.

— Продолжайте, — холодно сказала друссиянка.

— То, что Элен не из Европы, я понял сразу. Это не было заметно по ее английскому произношению, но для внимательного человека определить женщину из Друссии не представляет особого труда. Друссиянки очень образованны, организованны, спортивны и бесконечно уверены в себе. Сейчас передо мной дилемма: или написать в отчете «О себе», что среди наших гостей имеется скрывающая свою национальность друссиянка, что автоматически ведет к обвинению всех троих в шпионаже, а в связи с раскрытием недавнего заговора против короля, возможно, и в стремлении свергнуть существующий строй, за что полагается смертная казнь после тяжелых пыток, или скрыть из человеколюбия этот факт, что все равно грозит в недалеком будущем разоблачением и последующей казнью уже не троих, а четверых — четвертым, естественно, буду я. К тому же мой вечно улыбающийся друг Шу наверняка обнаружил, что Элен друссиянка, но по каким-то известным только ему причинам пока помалкивает об этом.

— И что же вы решили? — спросил отец.

— Бежать. Помочь бежать вам, а вместе с вами и самому. Илу, разумеется, мы тоже возьмем с собой. Без нее, насколько я разбираюсь в обстановке, вы все равно не побежите.

— Совершенно верно, — сказал отец. — Только где гарантия, что все это не провокация?

— Никакой гарантии. Один здравый смысл. Семьи у меня нет, кроме Илу, заменившей мне дочь. Обоих нас ничто здесь не держит. Через год наступит мой «трок» — меня официально отстранят от должности по возрасту. Я стану обаном вчерашним, а, следовательно, мое жалованье уменьшится втрое, я лишусь большинства привилегий в получении продуктов и проведении отдыха. Я даже не смогу оставить за собой право ездить на охоту и рыбную ловлю. Эту привилегию сохраняют лишь вчерашние бо и боба.

— Вы хотите бежать в Друссию, чтобы поохотиться? — спросила Лала.

— И это тоже. Но не надо издеваться. Я уже стар, и мне давно надоело участвовать в придворной пляске на канате — вроде той, о которой писал английский писатель Джонатан Свифт. В молодости опасные курбеты с целью продвижения наверх будоражат кровь, подхлестывают тщеславие, к старости они вызывают отвращение, да и сломанные кости срастаются труднее.

— Простите, Су, к какой касте принадлежали ваши родители? — снова задала вопрос Лала.

— Я родился аном, и, поверьте, пробиться в обаны было непросто. Я все же пробился, но однажды вдруг стало невмоготу выделывать па на канате карьеры — при этом нужно ведь обязательно спихивать вниз своих соперников, танцующих рядом. Так что звания бобана я уже не хотел добиваться. Особенно сильно повлияло на меня незаслуженное разжалование и опала моего старшего друга Лу, отца нашей Илу. Кстати, его наказали за то, что в ежегодном отчете «О себе» он не упомянул об одном доверительном разговоре по поводу персоны короля, опасаясь подвести собеседника. Однако тот в своем отчете не забыл подробно описать разговор… Каждый отчет тщательно проверяет специальная служба, и любое расхождение немедленно расследуется… Мой отчет будут внимательно изучать в сравнении с отчетами Шу и Зу, а они, думаю, много чего смогут написать…

Су посоветовал бежать незадолго до Дня короля, когда все будут заняты приготовлениями к празднику, писать торжественные речи, восхваляющие Муссу Сегодняшнего-Неповторимого, отбирать подарки для короля, а главное, с трепетом ожидать Церемонии сдачи отчетов «О себе» — таково ее полное название. Проходит она в каждом городском квартале и каждой деревне. Как рассказывал Су, в этот период во многих глазах, независимо от ранга, отражается волнение, а то и откровенный страх. Все понимают, что никто не застрахован от расхождений между отчетом каждого о себе и сведениями о каждом, имеющимися у специальной службы советника по религии, которая проверяет отчеты. Хотя король карал «нечестных», как правило, через несколько недель после Церемонии, страх начинал преследовать людей задолго до Дня короля. Наказание варьировалось — от понижения в звании до (особенно в случае словесного оскорбления персоны короля) смертной казни с предварительными тяжелыми пытками.