В Шереметьево Рогов покупает билет до Копенгагена с пересадкой в Стокгольме. Алексей не возражает, он блаженно улыбается все то время, пока они ждут начала посадки, пока Рогов обшаривает его карманы и бумажник, чтобы убедиться, что у него действительно нет денег на дорогу. Паспорт, слава богу, на месте.
Рогов ждет, пока Алексей проходит таможню, – таможенники смотрят удивленно (никакого багажа, даже сумки), – проходит паспортный контроль и исчезает. Все.
Через два месяца Рогов прочтет в газетах, что милиция поймала молодого человека, пытавшегося убить вечером на юго-западе Москвы армянина, который возвращался с работы домой. Неудачливый убийца оказался начинающим иконописцем, пара его работ уже висела в недавно восстановленном сельском храме неподалеку от Жуковского.
Иконописец не отпирался, напротив, с удовольствием рассказал, что этот несчастный армянин – уже двадцать третья его жертва за последние два года. И что он будет убивать «черножопых» и впредь, «пока не очистит от них всю Россию». Однако показания его были настолько путаными, что ни одного из остальных двадцати двух «убийств» следователям доказать не удалось. Все, что он ни называл, было либо не в том месте, либо не в то время. Кроме одного, правда. Артем Рымбо (так звали молодого человека) описал в числе прочего, и не в пример подробнее, чем остальные, эпизод, как он убил двух «жидков» во дворе близ Ольховской улицы. Оказалось, впрочем, что из тех двоих одна жертва осталась в живых – девушка Инна Рубинштейн, тогда как ее муж – Марк Рубинштейн был забит насмерть тяжелым предметом, предположительно молотком. Причем забит так, что родственники с большим трудом опознали его – голова Рубинштейн представляла собой кровавое месиво. Рымбо был явно разочарован тем, что девушка выжила, но тем яростнее описывал, как добивал ее мужа. Инна Рубинштейн, правда, утверждала в своих показаниях, что убийц было двое, что-де кто-то вынырнул из темноты и ударил ее мужа, а только потом кто-то другой начал душить ее. Но Рымбо твердо заявил, что он был один. Что сначала одним ударом «угрохал жидка», потом «придушил и жидовочку», потом добивал обоих «по мере необходимости». Иконописца свозили на следственный эксперимент, там он в деталях показал, как все было, показал и помойный бак, куда выкинул кровавые тряпки. Показал убедительно, ему поверили. И он стал называться – убийцей.
Еще от автора
Вчера звонит Рогов. Пыхтит, кряхтит, мнется, потом говорит: «Как-то мне не очень! То есть, вроде бы стилек ты выдержал, но как-то это все… локально, так сказать…» – «Ну не знаю, ты же типа сам предложил…», – отвечаю, проглатывая авторскую обиду.
А он будто не замечает: «Гораздо продуктивней было бы, если бы ты вспомнил Харона. Помнишь, он спросил меня, как ему найти мальчика? Ну так вот, он бы его нашел, встретил бы, приютил… И использовал бы в своих Хароновых целях… Ну и так далее…».
Я молчу. А Дима уже раздухарился: «Хочешь, я сам напишу? И уж тогда покончим с этим делом совсем. А то финал-то у тебя вышел, прямо скажем, тусклый!» – «Да ради бога, я только рад буду.» – «Ок, заметано, сегодня же и напишу. В крайнем случае – завтра.» – «Только у меня к тебе просьба, – говорю я, – убей и Светозарова, пожалуйста! Ты не представляешь, как он мне надоел за эти годы!..» – «Убить – не проблема!..» – хохочет Рогов. И добавляет: «Слышь, чего вспомнил-то…» – «Ну?» – «А то, что этот твой, герой, ни разу не поглядел мне в глаза, когда мы с ним пересекались… Я уверен – это главная примета аутиста и есть. Дарю, можешь использовать! То есть – говорит с тобой человек, а глядит куда угодно, только не на тебя. Вот так. А убить – не проблема!»
Битца
– Это хорошо, что приехал, – говорит румяный, покручивая кольцо на пухлом среднем пальце. – Вовремя приехал, Алексей. Мне о тебе много рассказывали, много. Нам нужны именно такие люди, молодые, смелые, умные люди. Революции нужны такие люди! Ха-ха-ха!
Румяный смеется, обнажая здоровые белые зубы.
Алексей смущенно улыбается.
Он никак не ожидал, что все так удачно обернется.
Вчера в аэропорту, когда он прилетел, к нему подошел человек в черном: в черном плаще, в черной шляпе и в черных же перчатках. Черный длинный шарф скрывал пол-лица, шляпа была низко надвинута на лоб. Эта чудовищно романтическая личность была обута в «казаки» с высоченными каблуками и с металлическими пряжками, настолько яркими, что они, казалось, звенели.
Было совершенно очевидно, что человек этот выдает себя не за того, кем является на самом деле, и эта игра немало забавляет его самого. Впрочем, это было бы очевидно любому, но не Светозарову-младшему, – он принимает маскарад за чистую монету. Романтик глухим голосом спрашивает:
– Ты Светозаров? Алексей?
– Я.
– Мне поручили тебя встретить и отвезти.
– Кто, кто поручил? Рогов?
– Неважно. Багаж есть?
– Вот только рюкзак.
– Хорошо, пойдем. Не оборачивайся!..
Почему не оборачиваться? Зачем? Все равно все оборачивались на эту нелепую черную фигуру.
Черный усаживает его в машину, не слишком просторную, и когда сам садится за руль, голова его буквально упирается в крышу. Ему чертовски неудобно, и кажется, что он вот-вот рассмеется. Но он не смеется.
Уже темно, накрапывает дождик, асфальт блестит, отражает фары. Мчатся по шоссе из Шереметьева, слева – все залито светом, там Москва. Справа – темно.
– А где Рогов? Я писал ему, что прилечу. Он где? – спрашивает опять Алексей.
– Я ничего не знаю, мне сказали встретить и отвезти, – повторяет терпеливо в шляпе.
Алексей смотрит в окно, там – фонари и подслеповатые избы.
– А мы куда едем?
– Туда, где ты будешь жить, – отвечает в шляпе. Машина сворачивает на узкую и совершенно темную дорогу – кругом лес, дождь и лес.
– Куда, куда? – начинает беспокоиться Алексей.
– Скоро приедем, – отвечает в шляпе.
Они опять поворачивают, теперь – на проселок, въезжают в ворота, едут по темной улице – кочки, ямы. Судя по всему, это дачный поселок, пустой, осенний. Останавливаются.
– Выходи, – говорит в шляпе (Алексей видит только мясистый нос и часть чисто выбритого подбородка) и выключает двигатель.
Толкает калитку. Они идут по узкой аллейке, ветви сплетаются по бокам и сверху, чуть заденешь – обдает водой. Старое крыльцо, нижняя ступенька подгнила, почти провалилась. В шляпе роется в кармане плаща, достает ключи, открывает скрипучую дверь веранды. Внутри сыро, холодно. Открывает другую дверь – уже в дом. Там тепло, но затхло.
В шляпе зажигает свет.
– Вот здесь будешь жить, – говорит, руки в карманах, вместо жеста – поводит головой.
– Как жить? А Рогов? А Татьяна?
– Слушай, я не знаю никакого Рогова, мне велели – я тебя привез. Живи здесь, в холодильнике продукты. А завтра к тебе приедут. Лучше, чтобы тебя здесь никто не видел. Так что ты не очень-то, не светись.
– Как это – не светись?
– Так, тихо сиди, по улице не шляйся, понял? Все, пока.
В шляпе разворачивается и уходит.
Алексей выскакивает следом, бежит по аллее за ним, догоняет у самой калитки, хватает за локоть. Тот оборачивается, стряхивает Алексееву руку, железной хваткой берет за плечи и отставляет. Сам же выходит из калитки, садится в машину, с ревом разворачивается и уезжает. Шум стихает, воцаряется вокруг дождливая тишина. Ни одно окно не светится.
Делать нечего – Алексей возвращается в дом.
По всему, к его приезду подготовились – холодильник забит снедью, причем Алексей сразу же замечает
