докладывать!»

Скорняков выслушал Прилепского нахмурившись; на потемневшем лице не дрогнул ни один мускул. Только плотно сжатые губы да двигавшиеся под кожей желваки указывали на его напряжение и тревогу.

— Проверь еще раз.

Скорняков резко обернулся к Лисицыну:

— Почему на электронном табло ничего этого нет? Столько времени прошло — и ни гугу! Где разведчик?

— Разберусь, товарищ командующий.

— И немедленно! Разведчика «потеряли»! Наверняка данные о нем не ввели своевременно в АСУ. Теперь и рейсовый испарился. — Скорняков снова принялся ходить вдоль ряда кресел.

Сбить одиночный самолет даже в таких сложных условиях погоды, в темноте не проблема. «А если это транспортный? — И сам себе ответил: — Сбивать нельзя. Если же разведчик — можно открывать огонь».

— Кто же это, черт возьми! — крикнул Скорняков. — Столько людей, такая техника, а задачу решить не можем!

— Чего вы взорвались? — негромко сказал Лисицын, уловив в упреке Скорнякова свое собственное бездействие. — Не место и не время.

Лицо Скорнякова сморщилось, губы выровнялись в линию, во взгляде отчетливо виделась скрытая сила, готовая вот-вот вырваться наружу. Он не мог оставаться в спокойном состоянии, когда обстановка грозила взрывом.

— Может кто-то доложить действительную обстановку? — крикнул Скорняков в зал. — Где разведчик?

Тот поднялся, но на вопрос не ответил.

Итак, разведчик или рейсовый? Самое главное — знать место разведчика. В Скорнякове в эти минуты как бы жили два человека: один утверждал, что это разведчик, умело воспользовавшийся налетом или освободившимся местом рейсового самолета; другой настойчиво твердил, что это рейсовый без ответа, а посему пусть идет до аэродрома посадки.

— Что, Петр Самойлович, предлагаете?

— Предлагаю, товарищ командующий, дать команду третьему дивизиону.

Скорняков согласился, приказал сообщить о принятом решении соответствующим командирам.

Теперь есть несколько минут на раздумье. Предстоял пуск боевой ракеты по неопознанному самолету. Задумаешься… Что делать? До зоны оставалось пять минут полета. Если это боевой разведывательный самолет — предупредительные выстрелы из пушек. Если рейсовый — сопровождать до ближайшего аэродрома. Если… Поди разберись в ночной облачной мгле. Перехватчики идут почти рядом, но в ночных облаках, когда вокруг непроглядная темень, не увидишь не только опознавательных знаков, но даже сам самолет. Поднятые на перехват летчики дважды запрашивали разрешение открыть огонь.

На КП по-прежнему оставался на своих местах расчет, но в наступившей тишине Скорнякову казалось, что люди покинули помещение, что вокруг него — устрашающая пустота; из подвешенных к потолку плоских плафонов едва струился слабый свет, высвечивая почерневшее лицо командующего. Все сидели, стояли только двое: он и Лисицын, и оба, как и все остальные, смотрели в одну точку — туда, в очерченный на планшете красным овалом район, куда двигался светлый с вытянутым вперед острием треугольник неопознанного самолета. Лисицын стоял позади АРМа, Скорняков же, издерганный беспрерывными докладами по селектору о расстоянии между самолетом и овалом района, собственными сталкивающимися противоречивыми мыслями, медленно ходил позади ряда кресел, ни на мгновение не выпуская из поля зрения символ неизвестного самолета.

О чем в эти часами тянувшиеся минуты думали Седых, Прилепский, Смольников, Тужилин? Одному действительно теперь трудно принять решение. Но и они молчат. Неужели все так сложно и запутанно, что десятки людей бессильны найти нужное решение… В военном деле такая обстановка случается часто, ибо нигде в других областях деятельности человека не бывает столько сложных, неизвестных, запутанных ситуаций. И чем сложнее становится техника, тем больше требуется людского напряжения, чтобы уяснить все до мелочи, не упустив ни одного факта и явления.

Он на мгновение отвел взгляд от планшета и заметил о чем-то шептавшихся Седых и Тужилина. Ну конечно, советуются, прежде чем что-то предложить. С «мелочевкой» лезть ни к чему, значит, надо обговорить совместно, И, будто почувствовав на себе взгляд командующего, Седых поднялся и предложил:

— Немедленно предупредительный залп из пушек и, если не отвернет, огонь на уничтожение!

Какое-то время Скорняков молчал, нервно поджимая губы и сверля взглядом табло. «Седых и Тужилин правы, — думал он, — обстановка обострилась, пора переходить к решительным действиям». Взглянул на Лисицына. Тот стоял молча, отрешенно смотрел на планшет.

В тишине зала прозвучал приглушенный голос Скорнякова: «Предупредительный залп из пушек!»

Где-то вдали от КП, в густых ночных облаках, озаряя вспышками кабины летчиков, грохнули залпы пушек. Из динамика ГТС донесся сочный бас полковника Беловола:

— Ракеты на установках, к пуску готовы!

До этой минуты в Скорнякове еще жила надежда на то, что все вот-вот уладится, неопознанный самолет в одно мгновение превратится в обычный рейсовый; надежда теплилась в нем с тех минут, когда на планшете появился символ новой цели, и вот теперь ему больше всего на свете хотелось, чтобы произошло именно так и не иначе; державшая в напряжении внутренняя скованность росла по мере того, как перехватчики подходили к цели и поступала информация о подготовке ЗУР. Он реально ощутил приближение того момента, который станет — хотел бы он этого или не хотел — точкой отсчета в его судьбе. Он сильнее сцепил зубы, крепче вдавил подушечки пальцев в кресло и бросил взгляд вдоль ряда АРМ. Отметил, что теперь уже все стояли позади кресел, не двигаясь, нацелившись на планшет, лица людей были похожи на негативные отпечатки фотографий: потемневшие, с провалами вместо глаз, застывшие в одном положении.

Щелчок в динамиках громкой связи заставил его вздрогнуть — офицер доложил, что цель после предупредительного залпа следует тем же курсом. Конечно, экипаж самолета мог и не увидеть трассирующих снарядов, облачность плотная, видимость нулевая. Возможно, очереди давали с большими интервалами, с больших дистанций. Надо готовиться к самому тяжелому. А что, интересно, скажет центр?..

Центр ответил, чтобы он, Скорняков, действовал согласно инструкции, что на месте виднее и ему предоставлено право принимать решение в подобных ситуациях.

— Ваше мнение, Петр Самойлович? — спросил Скорняков у Лисицына.

— Думаю, товарищ командующий, — глухо донесся голос Лисицына, — дать команду на поражение! Все данные за то, что это разведчик!

Слушая взволнованный голос заместителя, Скорняков мысленно представил, как по его команде старший лейтенант Александр Скорняков нажмет кнопку пуска, ракеты с грохотом сорвутся с пусковых установок, озарят огненно-багровым заревом притихший ночной лес и помчатся к цели. К цели? А если там рейсовый самолет?

На какое-то время его охватило сомнение в правомерности этого решения. Нужны ли в данной обстановке строгие меры… Никуда он не денется. В случае чего можно сбить на догоне. Он колебался, все еще не будучи уверенным в необходимости именно этого решения.

— Что доложит начальник ЗРВ? — насупясь, спросил Скорняков.

Беловол решительно поддержал Лисицына:

— Надо сбивать, товарищ командующий!

Лисицын и Беловол, видимо, хорошо владели обстановкой, дело свое знают, им, как говорится, виднее.

— Перехватчиков вывести из зоны огня ЗУР в район барражирования! — приказал Скорняков полковнику Седых.

Теперь все готово. Теперь все ждали только одного его слова. А ведь пока не раскрыта тайна этого