То есть, трое из четверых подопечных майора – с драконом. Можно предположить, что и четвертый, то бишь автомобилист Мазаев также помечен этим зверем. Но…

– Добрый день, – автоматически поздоровался Шатов, и только через несколько шагов сообразил, что поприветствовал давешнего бдительного старика. Шатов оглянулся. Дед сидел на той же лавочке, в тех же рубашке и кепочке от солнца, в той же позе, словно и не уходил никуда на то время, пока новый жилец квартиры Гольдмана слонялся где попало.

Диод не светился.

А чего ему светиться? Никто, кроме Арсения Ильича, о сей берлоге не знает. А если бы Ильичу пришло в голову тайно посетить Шатова и поджидать его в квартире, то уж кто-кто, а он про светодиод великолепно знал.

Шатов похлопал себя по карманам.

Первым под руку попался ключ от квартиры Виты. Шатов осторожно переложил его в карман рубашки. Потом связка из трех ключей.

Вот вы и дома, приветствовал себя Шатов, закрывая дверь и нажимая кнопку на бра. Вот вы и дома.

В квартире пахло сыростью и чем-то химическим, словно после дезинфекции. Тараканов травили, подсказал себе Шатов, травили тараканов.

Что нужно сделать первое, по приходу домой? Хрен вам, господин Шатов, а не душ. Вначале нужно подключить к зарядному устройству телефон, чтобы не прервалась трепетная ниточка от сердца к сердцу.

Шатов нашел зарядное устройство на кровати, подключил телефон и огляделся. Теперь – душ. Долгий- долгий душ под холодной водой. Хотя жарко на дворе так, что где тут взяться холодной воде в трубах. Достаточно уже того, что она мокрая.

И все-таки – хорошо. Как мало нужно простому загнанному журналисту, чтобы забыть обо всех неприятностях. Смыть с себя пот и пыль. Смыть.

И ушибы не так чтобы особенно болели.

Вода в кране – холодная крайне, процитировал вслух Шатов. Это из Маяковского. Как там еще? Ну ж и ласковость в этом душе, тебя никакой не возьмет упадок… Пригладит волосы, почешет уши… Или это уши пригладит, а волосы почешет? Шатов всегда путался в этом месте бессмертного стихотворения. Впрочем, не важно, дальше у Маяковского про то, что вода течет промежду лопаток, но все равно лучше ванная. Разве что нет рыб и пароходов.

Кстати, о пароходах и Маяковском. У него еще есть стихотворение о Теодоре Нетте. Нетте был дипкурьером и его застрелили при исполнении. Где-то в Прибалтике.

И чтобы никому не пришла в голову написать что-нибудь подобное о Шатове, ему лучше не декламировать под душем, а думать. Думать, думать… Хотя без усилий ему думается только о пожрать и поспать. Шатов вспомнил, что за последние три дня поспал всего пару-тройку часов, если не считать обморока. И ел, правда, недавно в «Урке». Но вот хоть убейте, совершенно не помнил, что именно съел. Салат? Котлета?

Шатов закрыл душ, вылез из ванны и остановился перед зеркалом. Хорошее, большое зеркало. Почти в рост. И в зеркале этом не старый еще мужик, в не слишком блестящей спортивной форме, но еще не так чтобы совсем лишившийся признаков физической подготовки.

Лицо немного потоптано. Стоп. Это тело у него потоптано. Вон все в подтеках и синяках. А лицо у мужика только немного помято. Самую малость. Как после бессонной ночи. Двух бессонных ночей. Трех бессонных ночей.

Шатов встряхнул головой. Только бы не заснуть.

Ему еще нужно подумать.

Шатов вышел из ванной, взял из пакета колбасу и булку. Подумал, вытащил также пакет с соком и зубами оторвал у пакета угол. С хрустом откусил колбасы, вспомнил, что не очистил ее, выругался, поставил пакет на пол возле кровати, сунул зачем-то булку подмышку и принялся чистить колбасу.

Колбаса была сухая, чистилась плохо.

Он не закончил свои печальные размышления. То, что из четырех дел, курируемых майором Ямпольским, три про дракона, наводит на мысль, что и четвертое – тоже про резьбу по бумаге. Следующий шаг – все дела майора Ямпольского так или иначе связаны с драконом, а это значит, что сюда же можно отнести и дело зарезанного Каневецкого. А это уже шесть из восьми. Шесть. Вот если бы додумался и спросил во время телефонного разговора у майора в лоб, мол, не числится ли в ваших кондуитах дело летающего студента Фроленкова и авторитетного мужика Башкирова.

Так бы майор и проболтался, ждите больше. Шатов, наконец, очистил колбасу и с аппетитом откусил.

Всю эту мысль, не о колбасе, а о покойниках и драконах, нужно рассказать Ильичу. Тот внимательно выслушает, а потом скучным голосом скажет… И что он скажет? Что?

К кому податься Шатову – к Каневецкому или к Башкирову? К тому или к другому?

Шатов отхлебнул сока и поморщился. Не любил он томатного сока без соли, но идти на кухню за солью не хотелось. Ладно.

Что может повлиять на выбор Ильича? Выбор между простым Каневецким и непростым Башкировым. Каневецкого пошло зарезали на улице, ночью, без свидетелей. Да и кто там этот Каневецкий? А вот Башкиров умер в людном месте, и наверняка сохранилась и его история болезни, и результаты вскрытия. И свидетелей там должно быть… Свидетелей чего, одернул себя Шатов, скоропостижной и загадочной?

Куда бы он сам послал себя в таком случае, если бы хотел получить результат и если бы ему было наплевать на то, что случится с посланцем?

Гадом буду – в клинику. В частную клинику «Гиппократ», куда простым смертным путь закрыт. И если правда то, что говорили о клинике, то и милиция там не особо может разгуляться. Значит, начальник Шатов