называемого трупного окоченения, которое держится в течение двух первых суток. Поскольку оно еще присутствует, постольку мы можем смело предположить, что смерть наступила примерно сорок часов назад.
– Прекрасно!
– Вас радует факт наступления смерти этого господина? – изумился эксперт.
– Нет, ваша профессиональная работа, – успокоил его Вондрачек. – А теперь позвольте мне заняться своей.
Оттеснив эксперта от трупа, комиссар проворно обыскал карманы покойного.
– Пусто, – разочарованно выдохнул он.
– Я бы обратил ваше внимание на золотой медальон, – учтиво подсказал эксперт, снова склоняясь над трупом и обнажая его жирную грудь. – Смотрите, какой любопытный знак.
Совместными усилиями – комиссар приподнял голову Фальвы, а эксперт снял цепочку – они освободили покойника от медальона, представлявшего собой странную эмблему: свастика внутри круга, обвитого змеями.
Пока Вондрачек рассматривал находку, эксперт бесцельно слонялся по комнате. В один из таких моментов он издал сдержанное восклицание.
– Взгляните-ка, комиссар, такой же знак нарисован и здесь!
Вондрачек оглянулся. Эксперт взял со стола лист бумаги и подошел к нему.
– Вам не кажется, что это какой-то ритуальный масонский символ?
– Не кажется! – сердито буркнул Вондрачек, рассматривая небрежный карандашный рисунок, изображавший нечто похожее на ту же свастику со змеями.
– Не морочьте мне голову! Я не верю в масонов, таинственные символы, ритуалы и тому подобную мистическую чепуху!
– Но почему?
Вместо ответа Вондрачек полез в карман за носовым платком, после чего сердито высморкался. С масонами у него была связана одна забавная история двухлетней давности, относившаяся еще к тем временам, когда он работал в Праге полицейским инспектором. Однажды Вондрачек арестовал некоего Йозефа Швейка, промышлявшего торговлей крадеными собаками. Продержав его в камере около недели, но так и не собрав необходимых улик, Вондрачек был вынужден освободить задержанного. Велико же было его изумление, когда через пару недель Швейк снова предстал перед ним, держа на руках крошечного пинчера.
«Что это значит?» – спросил Вондрачек.
«Подарок отчистого сердца», – отвечал Швейк, лучезарно улыбаясь и поглаживая собаку.
«Мне?
«Вам».
«Но за что?»
«За то, что вы целую неделю продержали меня в камере».
Вондрачек потребовал вразумительных объяснений, пообещав в противном случае обеспечить еще неделю аналогичного удовольствия, и Швейк охотно принялся рассказывать:
«Однажды в винном погребке „У Вальшов“ собралась теплая интеллигентная компания. Среди нас был частный сыщик Штендлер, писатель Ладислав, почтальон Козел, чиновник Сморковский, студент философии Фанек, лавочник Еном, репортер Губичка и еще трое других господ, имена которых я, признаться, уже не помню. Заправлял нами адвокат Буйновский. Занятный, надо вам сказать, господин, который вечно что- нибудь выдумывает. Именно он-то и учудил ту штуку, о которой я хочу поведать господину инспектору. В тот раз он предложил нам организовать тайное масонское общество с целью спасения всего человечества. „Что мы видим вокруг, господа? – вопрошал наш адвокат после бутылки сливовицы. – Падение нравов, упадок сил и полное разложение. Вокруг нас идиоты, мерзавцы или человекообразные животные. Оглянитесь – и вы увидите лишь свиные рыла и толстые зады! Прислушайтесь – и вы услышите урчание желудков, испускающих зловонные газы, или поросячье хрюканье. Человечество разуверилось в высших моральных ценностях, и наш долг – наставить его на путь истинный, ибо так дальше продолжаться не может!“ Мы охотно согласились стать членами тайного общества, и лишь студент Фанек усомнился в том, что у нас хватит сил для выполнения поставленной задачи. Впрочем, после трех кружек пива он снял свое возражение. А Буйновский, добившись всеобщего согласия, немедленно заявил о том, что нам необходим тайный символ, ибо ни одно уважающее себя масонское общество без этого существовать не может. „Если у нас не будет символа, то нас засмеют даже дети!“ – вот как он говорил, предложив сделать нашим символом изображение пивной кружки и черепа, увитого плющом. Когда мы спросили его, что означает этот череп и зачем он увит плющом, Буйновский заявил, что и сам этого не знает, но да это неважно, главное – спасти мир, снедаемый пороками. После этого мы стали дружно корпеть над тем, как это сделать, но так ничего и не придумали. И тогда Буйновского вновь осенило. „Если мы не знаем, как спасти человечество от нравственной скверны, – заявил он, – то давайте спасать его от евреев!“ Мы и с этим согласились, однако студент Фанек тут же заявил, что это дело нельзя поручать самому Буйновскому, поскольку хотя мать его чешка, но отец – богемский еврей. После этого между нами возник некоторый спор по поводу того, может ли сын еврея бороться с представителями своего племени, но в итоге все разрешилось ко взаимному удовлетворению. Мы согласились считать еврейство не национальностью, а профессией, избрали Буйновского верховным магистром нашего общества, после чего с чувством выполненного долга разбрелись по домам, тем более что погребок уже закрывался. На следующий день рано утром я отправился по своим делам, но был задержан вами, господин инспектор, – продолжал Швейк, любовно глядя на Вондрачека. – А пока я сидел в вашей славной камере, всех участников нашего тайного общества, за исключением магистра Буйновского, арестовали и осудили, впаяв каждому по году тюрьмы. Вероятно, кто-то из нас оказался полицейским осведомителем. Сам я подозреваю в этом репортера Губичку, поскольку он пил меньше всех, а ел – больше. Магистру Буйновскому удалось скрыться от нашей доблестной полиции, и он бежал в Америку. Я полагаю, что все члены нашей масонской секты завидовали ему и негодовали на то, что, втянув их в это дело, он первым же дал деру. И только я ему не завидовал – и знаете почему, господин инспектор? Да
