литератора Андрея Белого, известного ему по роману «Петербург».

Сергей предложил руку фрейлейн Лукач, но тут с другой стороны от нее возник Фихтер, который немедленно сделал то же самое. Соперники обменялись угрюмыми взглядами, чем немало развеселили Эмилию. Одарив каждого лукавой улыбкой, она взяла Вульфа под правую руку, а Фихтера под левую, после чего все трое направились в соседнюю комнату, дверь в которую была отгорожена тяжелыми бархатными портьерами.

Внутри комнаты царил полумрак, поскольку она освещалась единственной свечой в странной формы канделябре, стоявшем в центре большого круглого стола. Стены и окна была задрапированы плотной черной тканью с вышитыми серебром магическими знаками. Штайнер, одетый во все черное, пригласил рассаживаться. Разумеется, Эмилия оказалась между двумя своими поклонниками. Слева от Фихтера сидел Хартвиг, справа от Вульфа – пожилая, элегантно одетая дама. Из двенадцати собравшихся семь человек были мужчины, пять – женщины.

– Начнем с самого простого опыта, который проводили маги еще в четвертом веке нашей эры, – медленно и глухо проговорил Штайнер, садясь к столу и делая знак своему помощнику, незаметно отделившемуся от стены. – Это называется «магический маятник».

Он принял от помощника нитку с грузиком в виде маленького серебряного черепа и, держа ее в руке, поместил в центр круга, по периметру которого были начертаны буквы немецкого алфавита.

– Итак, – продолжал Штайнер, – теперь, после того как все мы сосредоточимся и будем думать об одном и том же, вы можете задавать вопросы духу того человека, с которым хотели бы пообщаться. Маятник будет колебаться, указывая на ту или иную букву, из которых мы будем собирать слова.

«Забавно» – подумал про себя Вульф, – насколько же упростился сеанс некромантии. Помнится, самый первый из таких сеансов был описан еще Гомером. Одиссей достиг самого края великого Океана и здесь начал вызывать духов подземного царства. Он выкопал яму и заколол над ним жертвенных овец так, чтобы их кровь стекла на самое дно. Измученные жаждой духи собираются у ямы, выпивают кровь и начинают изрекать предсказания…»

– Прошу вас, графиня, – обратился Штайнер к фрейлейн Хаммерсфильд. – О чем бы вы хотели спросить своего покойного жениха?

Хорошенькая графиня заметно волновалась, и корнет Хартвиг нежно поглаживал ее маленькую ручку.

– Генрих, ты здесь, ты меня слышишь?

Маятник качнулся два раза:

– «Да».

Графиня поспешно отдернула свою руку и укоризненно взглянула на Хартвига, который цинично усмехнулся.

– Как ты себя чувству… Нет, – спохватилась она, – я хотела спросить: ты желаешь отомстить за свою смерть? Скажи только одно слово, и я упрячу эту сумасшедшую мерзавку Форкаи до конца ее дней!

На этот раз маятник колебался дольше – видимо, дух князя Штритроттера пытался произнести целую фразу.

– «Не надо никому мстить», – прочитал движения маятника Штайнер.

– Почему? – возмутилась графиня.

– «Христос учил прощать своих врагов».

«Не ожидал я подобного смирения от Штритроттера, – подумал Фихтер, мельком переглянувшись с Хартвигом. – Впрочем, схлопотав пулю в лоб, поневоле переменишь характер…»

– Что еще, графиня? – учтиво осведомился Штайнер.

Она замялась, но в конце концов не нашла иного вопроса, кроме того, который вызвал негодующее движение со стороны корнета:

– Генрих, ты меня еще любишь?

– «Я тебя благословляю», – довольно уклончиво ответил дух, после чего Хартвиг с благодарностью взглянул на медиума.

– Теперь ваша очередь, – уловив взгляд корнета, обратился к нему Штайнер. – Кому будут адресованы ваши вопросы?

– Наполеону!

Штайнер кивнул, сосредоточился, но на этот раз маятник начал быстро совершать круговые движения, ни на мгновение не останавливаясь напротив букв. После непродолжительных усилий, направленных на то, чтобы утихомирить дух великого императора, медиум вынужден был вынести свой вердикт. Оказывается, Наполеон не пожелал беседовать с корнетом Хартвигом, видимо, сочтя его недостойным такой беседы.

– Ну и черт с ним! – сквозь зубы пробормотал обиженный корнет.

Зато дух Ницше, которого пожелал вызвать лейтенант Фихтер, оказался более сговорчивым. Впрочем, он ограничился тем, что дважды процитировал самого себя: «Не вокруг творцов нового шума – вокруг творцов новых ценностей вертится мир; он вращается неслышно» и «Моя задача – подвигнуть человечество к решениям, которые определят все будущее».

Следующей должна была задавать вопросы Эмилия Лукач, но тут Штайнер решил усложнить сеанс.

– Положите руки на стол, и пусть каждый возьмет за руки своих соседей, – скомандовал он, после чего резко щелкнул пальцами, делая знак помощнику. Тот внес в комнату дымящуюся кадильницу и поставил ее на треножник, расположенный сбоку от стола. Комната быстро заполнилась клубами ароматного дыма, от которого у присутствующих начала кружиться голова. После этого помощник задул свечу, стоявшую на столе, но вместо нее зажег светильник из пяти свечей и отошел с ним в самый дальний угол комнаты.

Теперь обстановка стала настолько таинственной, что сидевшие за столом поневоле затаили дыхание.