прекрасно, но не вечно же вы там торчать будете. У тебя должно бы хватить ума сообразить это.

— Думаешь, я этого не понимаю?

— Ну и когда же ты собираешься отправиться — если не за помощью, то хотя бы за продуктами?

— Разве не понятно, что я не могу его оставить?

— Ясно, что перетаскивать его никуда нельзя и оставить тоже нельзя, но, судя по всему, если ему не помочь в ближайшее время, состояние его ухудшится. Давай говорить прямо: он даже может умереть. Если не от раны, так от истощения и отсутствия должного ухода. Ты сказал, что он целую ночь провел под открытым небом. От этого ведь умирают: шок, пневмония, да бог знает что еще, — разве тебе не известно?

Ответа не последовало. Ламбис раскуривал сигарету, в мою сторону не глядел, но, по крайней мере, и не делал попытки уйти или поторопить меня, чтобы шла своей дорогой.

Я отрывисто произнесла:

— Вы ведь приплыли сюда на лодке, да? Она принадлежала тебе?

При этих словах он так резко вскинул голову, что горящая спичка выскользнула из его руки и упала среди сухих иголок можжевельника. Он машинально помахал ладонью, разгоняя крошечную спираль голубого дыма. Если он и обжегся, то виду не подал. Глаза его не мигая смотрели на меня.

— На… лодке?

Ну да, на лодке. Я слышала, как ты что-то там говорил Марку о «каике». — Я улыбнулась. — Господи боже мой, уж в таком-то объеме кто угодно понимает по-гречески. К тому же Марк соврал насчет того, как вы сюда добрались. Никакое шоссе с востока сюда не идет, на самом деле через эту часть Крита проходит всего одно шоссе, и, если бы вы добирались по нему, вам ни к чему было бы задавать мне столько вопросов о том, как дойти до деревни. Если бы Марка не лихорадило, он бы сообразил, что я распознаю такую глупую ложь. Итак? Приплыть сюда на яхте, подвозящей продукты из Ханьи, вы не могли, потому что она швартуется в Агиос-Георгиос, и в таком случае вы опять же знали бы дорогу туда. Так это была твоя лодка?

Последовала пауза, а затем:

— Да, моя.

— И где она теперь?

Последовала еще более долгая пауза. Потом он неохотно махнул рукой в направлении невидимой отсюда части побережья, скрытой от нас скалами, куда-то на восток:

— Вон там.

— Ага. Полагаю, на борту у тебя есть какие-то припасы — одеяла, продукты, медикаменты?

— Ну а если и есть?

— В таком случае их надо доставить сюда, — спокойно заметила я.

— Но как? — Произнес он это со злостью, но по крайней мере, подумала я, он меня хоть слушает. Его прежнее недоверие ко мне прошло, возможно даже, он почти готов отнестись ко мне как к возможному союзнику. — Ты можешь не найти яхту. Добираться туда нелегко. И небезопасно к тому же.

Итак, он уже согласен принять мою помощь. Немного помолчав, я медленно проговорила:

— Знаешь, Ламбис, думаю, лучше бы ты все мне рассказал об этом… деле. Да погоди ты, послушай! Знаю, что ты мне не доверяешь по-настоящему, да и с чего бы? Но до сих пор ты был вынужден мне доверять, да и дальше придется опять же положиться на меня, когда я наконец отправлюсь вниз, в деревню. Так почему бы не довериться мне чуть больше? Почему бы не воспользоваться тем, что по воле случая я проходила мимо? Не исключено, что мне не удастся много для вас сделать, но хоть чем-нибудь помогу… и обещаю, что буду очень осторожна. Не стану лезть куда не следует, но ведь совершенно очевидно: я наделаю меньше ошибок, если буду знать, в чем тут суть.

Он не сводил с меня пристального взгляда темных глаз. Выражение их прочесть было невозможно, но, во всяком случае, в линии его рта не сквозила холодная враждебность. Казалось, он пребывал в нерешительности.

Я сказала:

— Кое-что я вроде бы поняла. Марка подстрелил человек из Агиос-Георгиос?

— Мы не знаем. Не знаем, кто это сделал.

Я раздраженно бросила:

— Если ты по-прежнему не желаешь сказать мне правду…

— Это правда. Неужели не понятно? Знай мы, откуда грозит опасность и почему, тогда мы знали бы, что делать. Но мы не знаем. Вот почему я боюсь идти в деревню и просить кого-то помочь — даже старосту. Я не знаю, было ли это семейным делом и кто в нем замешан. Ты из Англии, возможно, ты жила какое-то время в Афинах или даже в Пелопоннесе…

Я кивнула.

— …Но ты все равно не знаешь, что за жизнь в таких горных деревушках на Крите. Это дикая страна, все еще дикая, и не всегда здесь правит закон. Здесь, на Крите, иногда все еще убивают из-за семейных дел, понимаешь? У них все еще существует… не знаю, как это назвать, ну, семейные убийства и месть…

— Вендетта. Кровная месть.

— Да-да, «вендетта» — это я понимаю: убийства из кровной мести. Кровь смывают кровью.[1]

Он произнес эту непроизвольно вырвавшуюся строку из Шекспира совершенно будничным тоном, от которого у меня мурашки поползли по коже. Я вытаращила глаза.

— Ты что, хочешь сказать, что Марк кого-то ранил или убил — по ошибке, наверное? И в отместку кто-то выстрелил в него, кто-то, кого он не знает? Но это же чушь! То есть, думаю, такое могло бы случиться в стране, подобной Криту, но уж теперь-то они наверняка поняли…

— Никого он не убивал. Не в этом была его ошибка. А в том, что он видел, как совершилось убийство.

У меня перехватило дыхание.

— А… понятно. А ошибка убийцы заключалась в том, что Марк до сих пор жив и может обо всем рассказать?

— Именно так. И мы даже не знаем, кто эти люди… убийцы и тот человек, которого они убили; поэтому мы не знаем, куда обратиться за помощью. Знаем только, что они все еще ищут Марка, чтобы убить его. — Он кивнул, заметив мой безумный взгляд. — Да, здесь дикие места, мисс. Если пострадает какой-то человек, то вся его семья, а может, и вся деревня встанет на его защиту, даже когда речь идет об убийстве, о смерти. Не всегда, конечно, но иногда и в некоторых местах. А здесь, в этих горах, такое случается часто.

— Да, я читала об этом, но как-то не укладывается… — Я замолчала и глубоко вздохнула. — Ламбис, ты критянин?

— Я родился на Крите. Но мать моя родом с Эгины, и, когда отца убили на войне, она вернулась в дом своей матери. Я жил в Агиа-Марина, на Эгине.

— Слышала об этих местах. Значит, в здешних краях ты чужой? И эта ужасная история не могла иметь к тебе никакого отношения?

— Нет-нет, меня здесь даже не было. Я нашел его на следующее утро, я же тебе говорил.

— Ах да, верно. Но мне все же кажется, что нет никакой опасности в том, чтобы сходить вниз за вещами; может быть, стоит поговорить со старостой в Агиос-Георгиос. Он ведь сможет…

— Нет! — в ужасе вскрикнул он. — Ты ничего не понимаешь. Все не так просто.

Я мягко сказала:

— Так может, ты мне расскажешь?

— Расскажу.

Но еще несколько мгновений он медлил, внимательно и неторопливо осматривая безлюдный склон горы под нами. Убедившись, что нигде не заметно ни малейшего движения, он устроился поудобнее, опершись на локоть, и глубоко затянулся сигаретой.

— Я сказал тебе, что у меня есть каик. Живу я сейчас в Пирее. Марк меня там и нанял, чтобы я свозил его на некоторые из здешних островов, хотел попутешествовать. За две недели мы уже побывали в разных