Ариадна. Цветы в нем росли в кадках, огромных глиняных пифосах, похожих на старинные сосуды для вина из критских дворцов. Группа тамарисков росла там, где гравий уступал место ровной скалистой поверхности береговой полосы; отполированная волнами, она ослепительно сияла на солнце. И в каждой трещинке скалы ярким пламенем горели блестящие розовые и темно-красные головки астр, а прямо рядом с ними неторопливо плескалось море, шелковистое и темное; волны с едва заметными полосами света и тени нежно набегали, а затем отступали от раскаленной скалы. А дальше, у внешнего изгиба бухты, вздымались неровные вершины высоких утесов, основания которых утопали в теплом летнем море, окаймленные узкой золотистой полоской гальки, окружающей кольцом все острова лишенного приливов Эгейского моря. Но даже эта полоска окажется под водой, если с юга подует сильный ветер. Неподалеку от берега на якоре покачивалась небольшая яхта, выкрашенная в сине-оранжевый цвет.

— Следующая остановка — Африка, — произнес Тони за моей спиной.

— До чего ж красиво! Знаете, я рада, что приехала раньше, чем вы успели построить свое новое крыло.

— Я вас понимаю, — весело заметил Тони. — Что ж, дорогая, если вам нужны тишина и спокойствие — этого у нас тут хоть отбавляй.

Я рассмеялась:

— Затем мы сюда и приехали. Уже достаточно тепло, чтоб искупаться? Я спросила у Георгия, но у нас с ним разные внутренние термостаты, так что не знаю, стоит ли полагаться на его мнение.

— На мое, ей-богу, не следует полагаться. Я и не пробовал окунуться и вряд ли когда-нибудь попробую — я ведь не дитя природы. Не рискнул бы купаться в гавани, там грязно, но наверняка найдется масса безопасных местечек. Лучше спросите у Стратоса, он знает, есть ли здесь течения и все такое прочее. Наверное, ваша кузина составит вам компанию?

— Ой, она-то, скорее всего, будет сидеть на берегу и наблюдать — и дело тут не в безопасности, сильных течений здесь нет. Просто Франсис не пловчиха, ее интересуют главным образом цветы. Она специалист по горным садам, работает в крупном питомнике и все отпуска проводит там, где может наблюдать растения в их естественной среде. Она уже сыта по горло Швейцарией и Тиролем, так что, когда я рассказала ей, что видела здесь прошлой весной, она сразу решила приехать. — Отвернувшись от окна, я беспечно добавила: — Стоит ей увидеть это место, как я, наверное, буду напрочь лишена возможности искупаться. Придется все время бродить вместе с ней по горным склонам и выискивать разные цветы, чтобы их сфотографировать.

— Цветы? — Тони произнес, это чуть ли не как иностранное слово, прежде им не слышанное. — А, ну да, не сомневаюсь, что здесь масса красивых цветов. Ладно, мне пора спускаться в кухню. Комната вашей кузины по соседству — вон там. Их всего две в этой части дома, так что вы будете чувствовать себя уютно и уединенно. Вон там ванная комната, самая настоящая, а эта дверь ведет в другую часть дома. Если вам что-нибудь понадобится, только попросите. Звонки в комнаты мы еще не провели, но спускаться вам не придется — просто высуньтесь из двери и крикните. Я всегда поблизости и услышу вас.

— Спасибо, — с напускной сердечностью поблагодарила я.

— Всего доброго, — любезно произнес Тони, и его легкая фигурка грациозно скользнула вниз по лестнице.

Я закрыла дверь и уселась на кровать. Отбрасываемые виноградной лозой тени двигались и приседали в реверансах вдоль стены. Я вдруг обнаружила, что прижала ладони к глазам, загораживаясь от них, словно они были моими перепутавшимися и мятущимися мыслями.

Из имевшихся в моем распоряжении разрозненных фрагментов одно вырисовывалось ясно и четко. Если убийство, свидетелем которого стал Марк, имело какое-то отношение к Агиос-Георгиос и если сложившееся у него впечатление о национальности четвертого человека было верным, в таком случае там присутствовал либо Тони, либо таинственный «англичанин» с моря, которого Тони, правда, назвал греком. Других кандидатов не имелось. И в любом случае Тони оказывался замешанным в этом деле. Вполне возможно, гостиница фактически являлась средоточием всех событий.

Интересно, с кислой усмешкой подумала я, что сказал бы Марк, знай он, что поспешил благоразумно спровадить меня с периферии этой заварухи в самый ее центр. Он желал оградить меня от неприятностей и недвусмысленно дал это понять, даже пойдя на грубость, а я — которая уже давно привыкла быть себе хозяйкой — не на шутку обиделась, что меня забраковали как представительницу слабого пола. Будь я мужчиной, поступил бы Марк таким же образом? Думаю, нет.

Но во всяком случае, эмоции больше не заслоняли здравый смысл, не мешали трезво разобраться в ситуации. Сейчас, сидя здесь в тишине и спокойствии и взглянув на все со стороны, я смогла понять его. Он хотел, чтобы я была в безопасности, а сам он мог действовать без помех. Пожалуй, вполне справедливо. За последние несколько минут я осознала (даже решившись допустить его некоторое превосходство как представителя сильного пола), что и сама горячо желаю того же самого.

Отняв ладони от глаз, я снова увидела те же тени — но теперь спокойные, красивые, неподвижные.

Что ж, это ведь осуществимо. Запросто можно поступить так, как хотел Марк: уйти, забыть обо всем, вести себя так, словно ничего и не случилось. Совершенно очевидно, что в отношении меня не может возникнуть никаких подозрений. Я приехала, как меня и ждали, с успехом выбросив из своей жизни эти жуткие двадцать четыре часа. Единственное, что от меня требовалось, — забыть все, о чем довелось узнать, не задавать больше никаких вопросов и — как там мне было сказано? — «наслаждаться отпуском, столь грубо прерванным Ламбисом».

А между тем… Колин Лэнгли, пятнадцатилетний паренек, где он?

Прикусив губу, я откинула крышку чемодана.

В ванной я наткнулась на женщину с ведром и тряпкой — она как раз заканчивала уборку. Когда я появилась с полотенцем через плечо, она заволновалась и принялась с нервозной поспешностью собирать свои орудия труда.

— Ничего страшного, — заверила я ее. — Я не спешу и могу подождать, пока вы закончите.

Но она уже неуклюже поднялась с колен. Я вдруг увидела, что она совсем не старая, как я решила вначале, наблюдая за ее движениями. Среднего роста, чуть пониже меня, ширококостная, она была потрясающе худа, и тело ее казалось совершенно плоским и костлявым под мешковатым деревенским платьем. Лицо ее, по идее, должно было быть полным и круглым, однако из-за худобы сквозь натянутую кожу явственно проступали височные кости, выдававшиеся над глубокими глазными впадинами, острые скулы и квадратный подбородок. Одежда на ней была изрядно поношенной и черной с ног до головы — подол черного платья подоткнут до бедер, под ним виднелась черная нижняя юбка, на голове — черный платок, закрывавший также шею и плечи. Под платком угадывались густые волосы, однако несколько выбившихся из-под него прядей были седыми. Огрубевшие руки, наверное, на самом деле были сильнее, чем казались с виду; создавалось впечатление, что это всего лишь связки костей, удерживаемых вместе посредством мышц и вздувшихся синих вен.