— Если только мы сможем тебя согреть, — сказала я, — и ты немного поспишь. Тебе тепло?
— Боже, да я словно в кипящем котле!
Я прикусила губу. К счастью, ночь выдалась далеко не холодная и до сих пор поверхность скал испускала впитанное за день тепло. Но впереди еще много часов, ближе к рассвету похолодает, а в это время года, вполне возможно, еще и тучи нависнут, и дождь польет.
Слабый пульс под моими пальцами бился часто-часто. Безвольно раскинувшись, Марк тихо лежал в своем углу. Неожиданно он заговорил:
— Я забыл твое имя.
— Никола.
— Ах, да. Извини.
— Не беда. А ты Марк — а дальше как?
— Лэнгли. Когда он вернется?
— Он не сказал, — солгала я. — Он собирался спрятать яхту, чтобы ее не было видно с берега. Для этого ему понадобится дневной свет.
— Но если Колин вернется к яхте…
— Он ее найдет. Поищет — и найдет. Она же будет совсем рядом, только ближе к утесу, под ним. Не думай об этом. До рассвета мы все равно ничего не сможем сделать, так что если тебе удастся обо всем забыть, расслабиться и поспать, то завтра ты, вполне вероятно, поправишься настолько, что сможешь спуститься к яхте.
— Я постараюсь. — Он нервно заерзал, словно больная рука не давала ему покоя. — Но как же ты? Тебе надо идти. Я и один не пропаду. Ты правда уйдешь завтра? Тебе нельзя ввязываться в это дело, понимаешь?
— Да-да, — успокоила я его. — Как только Ламбис вернется, я уйду. Обсудим это утром. А сейчас успокойся и постарайся заснуть.
— Ламбис вроде говорил, что где-то здесь есть апельсин?
— Ну конечно. Подожди минутку, сейчас очищу.
Он молчал, пока я возилась с апельсином, и схватил протянутую дольку чуть ли не с жадностью, но, когда я передала ему еще одну, он вдруг потерял всякий интерес и оттолкнул мою руку. Его забила дрожь.
— Приляг, — сказала я, — и закутайся получше в эту штуку.
— Ты же сама замерзла. Ты ведь без куртки. — Он сел, казалось, придя в себя. — Господи, девочка, на мне же твоя шерстяная кофта. Надень ее.
— Нет. Мне и так хорошо. Нет, Марк, черт возьми, у тебя ведь температура! Не заставляй меня все время бороться с тобой из-за каждой мелочи.
— Делай, как я тебе сказал.
— Я твоя сиделка, а ты всего лишь мой пациент. Надень эту штуковину, закрой рот и ложись.
— Черта с два! Ты здесь будешь сидеть в этой легонькой кофтенке…
— Мне нормально.
— Может быть. Но ты же не можешь просидеть так всю ночь.
— Послушай, — сказала я в некотором смятении, поскольку он вдруг начал стучать зубами, — умоляю тебя, ложись. Мы вместе закутаемся в эту проклятую кофту. Я лягу рядом с тобой, и нам обоим будет тепло. Ложись!
Дрожа всем телом, он снова улегся на постель, а я тихонько пристроилась рядышком, у здорового бока. Просунула руку ему под голову, а он полуотвернулся от меня и, свернувшись калачиком, совершенно естественно прижался ко мне спиной. Стараясь не задеть забинтованное плечо, я обвила его руками и крепко прижала к себе. Так мы и лежали какое-то время. Я чувствовала, как он, согреваясь, начал медленно расслабляться.
— Здесь, наверное, блохи есть, — сонно заметил он.
— Да уж, почти наверняка.
— И постель вонючая. Не удивлюсь, если я и сам уже провонял.
— Завтра я тебя помою, пусть далее холодной водой.
— Ну уж нет.
— Только попробуй мне помешать. Этот твой грек, с его пониманием гигиены, скоро угробит тебя. И потом, должна же я тебя разглядеть как следует.
Он издал звук, который можно было бы назвать довольным смешком.
— Овчинка выделки не стоит. Сестры говорят, что я славный, но вообще-то ничего особенного, не красавец.
— Сестры?
— Шарлотта, Энн и Джулия.
— Боже, у тебя их три?
— Ну да. И еще Колин.
Последовала короткая пауза.
— Ты самый старший?
— Да.
— Значит, вот почему ты так не любишь подчиняться.
— Мой отец очень часто в отъезде; наверное, я просто привык за все отвечать и обо всех заботиться. В настоящее время он в Бразилии — инженер-резидент на строительстве порта в Манаусе — и пробудет он там еще два года, не считая временных отлучек. До этого он работал на Кубе. В общем-то повезло, что мне удавалось проводить дома большую часть времени… хотя, конечно, теперь-то сестры сами там почти не бывают, все разъехались: Шарлотта в Королевской академии театрального искусства в Лондоне, а Энн на первом курсе в Оксфорде. Джулия и Колин еще учатся в школе.
— А ты?
— О, я пошел по стопам отца — работаю инженером-строителем… всего лишь. Сразу после школы поработал пару лет в чертежном бюро, потом получил степень в Оксфорде. Защитился в прошлом году. Эта поездка — что-то вроде награды… Отец терпел нас три недели на островах, и мы все ждали, когда погода улучшится…
Он говорил и говорил в полудреме, и я не прерывала его, надеясь, что он сам себя заговорит и уснет прежде, чем снова всерьез задумается о судьбе Колина…
— Который час?
Теперь голос его звучал совсем сонно.
— Мне не видно. Ты лежишь на моих часах. Ага, вон там.
Моя рука лежала у него под головой. Я повернула запястье и почувствовала, как он напрягся, стараясь разглядеть время. Светящийся циферблат был довольно исцарапанным, но достаточно четким.
— Ровно полночь, — прошептал он.
— Тебе больше ничего не надо? Будешь спать?
— Угу. Мне так хорошо, так тепло. А тебе?
— Да, — солгала я. — Плечо не беспокоит?
— Чудесно. Все чудесно. Никола, ты замечательная девушка. Я чувствую себя как дома. Как будто спал с тобой много-много лет. Так хорошо. — Я поняла, что он вдумывается в смысл своих слов, и через несколько минут он резко проговорил, словно внезапно проснувшись: — Извини. Не знаю, с чего я такое ляпнул. Наверное, во сне.
Я прыснула со смеху:
— Можешь не беспокоиться. Я чувствую то же самое. Так удивительно: будто находишься дома, такое родное и привычное ощущение. Ладно, спи давай.
— Угу. А луна взошла?
— Только что. Нечто вроде луны — узенький месяц, по краям такой пушистый, будто шерстяной. Должно быть, немного облачно, но света достаточно; как раз хватит, чтобы помочь Ламбису, не освещая при этом, как прожектором, все его движения.