— Ладно. Тогда пойдем вместе. Только очень осторожно, хорошо?

— Мадам Вуату глухая, — заметил Филипп.

— Может быть. Но Беппо не глухой. Пошли, малыш.

Берег был глинистый и скользкий, мокрые листья кучами лежали между корнями берез. Над ним был небольшой парк, где под высокими деревьями росла трава. Мы крались от ствола к стволу, только что пробившаяся мокрая весенняя травка мягко стелилась под ногами, слабо пахло фиалками. Мы прошли ряды тополей, потом диких каштанов. Я касалась руками жесткой коры, липкие почки прилипали к ладоням. Свисающие ветви плакучей ивы обдавали нас брызгами, низко нависали над головой, словно преграждая путь. Мы едва пробились сквозь заросли ивы, такие густые, что образовывали сплошной шатер, и остановились. Мы были у самого дома. Ивы обрамляли ухоженную лужайку, примерно за тридцать ярдов от нее находилась терраса. Почти у наших ног металлическим блеском светился небольшой бассейн, и над ним я различала что-то вроде небольшой статуи.

Я взяла Филиппа за руку, мы медленно и осторожно прошли позади постамента статуи, где несколько плакучих ив почти касались ветвями поверхности воды. Я отвела их зеленые пряди и внимательно осмотрела фасад дома. Ни одно окно не светилось, но над входной дверью, кажется, была лампа, освещавшая подъездную дорожку. Дверь была нам не видна, но свет с той стороны падал на усыпанный гравием полукруг перед домом и на кусты рододендронов. Здесь туман был едва заметен лишь в луче света, лежавшем, словно иней, на влажных листьях.

— Вот это окно на террасе, — тихо спросила я. — В какой оно комнате?

— В салоне. Там никто никогда не бывает. Кабинет дяди Ипполита наверху. Последнее окно. Там не видно света.

Я посмотрела вверх:

— Тогда боюсь, что он еще не приехал.

— Войдем?

Я задумалась:

— Где задняя дверь?

— На другой стороне. Возле консьержки.

— И возле Беппо? Не годится. И я сомневаюсь, что открыто хотя бы одно из окон. И входная дверь освещена... Нет, Филипп, я считаю, нам надо подождать. Как ты думаешь?

— Да. Я... машина!

Он крепко, до боли, ухватил меня за руку. Дорога лежала справа от нас, не больше чем в двадцати ярдах. По ней двигалась машина, замедляя ход. Взвизгнули тормоза. Хлопнула дверца. Быстрые шаги. Звонок. Оглушительный лай. Через мгновение мы услышали скрип отодвигаемого запора. Мадам Byату поспешно открывала ворота.

Филипп ухватил меня за руку еще крепче:

— Дядя Ипполит!

Из-за кустов до нас донесся мужской голос.

— Нет, — тихо сказала я.— Рауль.

Холодная ручонка Филиппа дернулась в моей ладони. Я услышала, как консьержка сказала невыразительным голосом, громко, как обычно говорят глухие:

— Нет, мсье. Ничего, мсье. Не напали на след?

— Нет, — коротко ответил Рауль. — Вы уверены, что они не могут быть здесь? Не сомневаюсь, они должны были направиться сюда. Задняя дверь заперта?

— Нет, мсье, но она видна из моего окна. Там никто не проходил. И никто не прошел через ворота. Я в этом уверена.

— А окна?

— Все закрыты, мсье.

— Никто не звонил?

— Никто.

Наступило молчание. Я слышала только, как билось мое сердце.

— Все равно, — сказал он. — Я осмотрю все вокруг. Оставьте ворота открытыми, пожалуйста. Я ожидаю с минуты на минуту Бернара.

Снова молчание и громкие удары сердца. Потом мотор заурчал, и лучи фар медленно повернули в сторону, осветив блестящие листья рододендронов. Рауль подъехал к двери дома, остановился, заглушив мотор, и вышел из машины. Я слышала, как он взбежал по ступенькам и дверь за ним захлопнулась. Беппо все еще тихо подвывал и ворчал. Консьержка что-то крикнула ему из сторожки, и через несколько секунд он замолчал.

Филипп почти конвульсивно сжал мою руку. Я посмотрела на него. Маленькое личико казалось неясным белым пятном с бездонными черными пятнами глаз.

— Спрячься за статую, — шепнула я. — Наверное, он сейчас зажжет свет в доме.

Не успела я сказать это, как окна салона вспыхнули яркими прямоугольниками и свет вырвался с террасы на лужайку. Мы все еще были в тени. Спрятавшись за статую, мы старались не шевелиться. Это была статуя обнаженного мальчика, наклонившегося, чтобы посмотреть на себя в бассейн, — жеманный, изысканный Нарцисс, погруженный в себя, поглощенный собой...

Одно за другим вспыхивали окна, потом снова гасли. Мы следили за ними глазами: яркий свет — потом темнота, и так по всему дому. Но окна, выходящие на террасу напротив нас, и балконная дверь оставались освещенными. Наконец во всем доме, кроме салона, стало темно. Рауль подошел к балконной двери, открыл ее и вышел на террасу. Его тень словно прыгнула на лужайку и достигла края бассейна. Несколько минут он стоял на террасе, глядя в темноту. Я легонько положила руку Филиппу на голову и немного пригнула, чтобы свет случайно не попал ему на лицо. Мы съежились, как могли. Я прижалась щекой к каменному пьедесталу. Он был холодным и гладким и пах сыростью. Я не осмеливалась поднять голову и посмотреть на Рауля. Я смотрела на его тень.

Вдруг она исчезла. В то же мгновение я услышала, что к дому быстро подъезжает еще одна машина. У ворот зажегся свет, салон погрузился в темноту. Я подняла голову и прислушалась.

Шаги по гравию дорожки. Голос Рауля на террасе:

— Бернар?

— Мсье?

Бернар быстро вышел из-за угла дома.

Послышались шаги Рауля, спускающегося по ступенькам террасы. Он сказал так же коротко и резко, как говорил с мадам Вуату:

— Есть что-нибудь новое?

— Нет, мсье, но...

Рауль тихо выругался:

— Вы возвращались в хижину?

— Да. Я их не нашел, но они там были, клянусь вам, они...

— Конечно были. Тот англичанин просидел там почти до двенадцати часов ночи. Я это знаю точно. Они пошли к нему. Вы узнали, где он?

— Он еще не вернулся. Он уехал с другими альпинистами в Руссель, они еще там. Но, мсье, я все пытаюсь сказать вам... Я только что звонил домой, и мне сказали, что она звонила ему в «Кок Арди». Она...

— Звонила ему? Когда? — быстро спросил Рауль.

— Примерно полчаса назад.

— Черт возьми! — Он шумно перевел дыхание. — Откуда она говорила? Эти болваны догадались спросить?

— Да, конечно, мсье. Они слышали от Жюля об этом скандальном случае, понимаете, мсье, и...

— Откуда она звонила?

— Из «Сан-Флер», из Эвиана. Они сказали...

— Полчаса назад?

— Не больше сорока минут назад.