исцеляет, но даже теперь, когда это кажется таким далеким, нестерпимую боль причиняет воспоминание о том чувстве, которое овладело мной тогда, — мне казалось: что-то во мне сломалось и умерло. Но через некоторое время, уже будучи в силах размышлять более или менее связно, я с ужасом подумала о Филиппе. Это было самое важное. Все остальное можно было преодолеть, забыть на время, отложить собственное горе. Надо было без промедления подумать о Филиппе.

Я отбросила одеяло.

— Куда вы идете? — резко спросила Берта.

Я не ответила. Выскользнув из кровати, я побежала к двери ванной. Пробежать ванную... в темную спальню мальчика... Я наклонилась над ним, прислушиваясь к его легкому ровному дыханию. И только тогда, выпрямившись в накатившей волне облегчения, поняла, насколько поверила Берте, потому что была готова к чему-нибудь подобному. Но в конце концов, что произошло? Испуганная горничная истолковала таким образом пьяную болтовню лакея. Всего лишь? Но слова Берты звучали так правдоподобно и так согласовывались с многочисленными фактами, что я, даже не дослушав Берту, сразу поверила ей и обвинила во всех смертных грехах и своих хозяев, от которых видела только хорошее, и человека, в которого была влюблена.

Застывшая, ничего не различая перед собой, как лунатик, я вернулась к себе в спальню, оставив дверь в комнату Филиппа настежь открытой, и снова легла.

— Все в порядке? — встретил меня резкий хриплый шепот.

Я кивнула.

— О, мисс, о, мисс...

Она снова начала ломать руки. Я помню, что как-то отвлеченно думала: «Вот сидит кто-то ломающий руки. Об этом часто пишут в романах, но вряд ли кто-нибудь видел девушек, ломающих руки, как я вижу сейчас». Когда я наконец нашла в себе силы говорить, то не узнала собственный голос — он был почти беззвучным и каким-то мертвенным.

— Думаю, нам лучше договорить до конца. Я не говорю, что верю всему, что сказал Бернар, но... в общем, я хочу услышать... все. Он говорит, что де Вальми сговорились убить Филиппа. Если это так, то нечего спрашивать почему: выгода от этого для мсье, мадам и... в общем, выгода очевидна.

Я не выбирала слов. Это было вроде театра. Я участвую в театральном представлении. Я больше ничего не чувствовала — ни страха, ни гнева, ни отчаяния. Я просто произносила слова своей роли мертвенным и бесстрастным голосом, а Берта слушала, глядя на меня и ломая руки.

— Вы сказали: «Они уже пытались», — продолжала я. — Думаю, вы имеете в виду тот выстрел в лесу и расшатанные перила?

— Д-да.

— Так.

Я вспомнила выражение лихорадочного ожидания на покрывшемся восковой бледностью лице мадам де Вальми, когда мы с Филиппом в тот день возвращались из леса. И ту ночь, когда обвалились перила: она поднялась наверх вовсе не для того, чтобы взять таблетки, — она сделала это потому, что больше не могла выдержать напряжения. Леон де Вальми, сидя в своем кресле в холле, должен был слышать шум падающих каменных перил. Потом мои мысли перенеслись к двум беседам с хозяином в библиотеке. Я резко сказала:

— Может быть, это правда. О господи, Берта, наверное, это так и есть. Ну что ж, договорим до конца. Кто стрелял? Бернар?

— Нет. Это был мсье Рауль. Бернар только вырезал из дерева пулю.

Я забыла о том, что участвую в театральном представлении:

— Я в это не верю!

— Мисс...

— Это Бернар так сказал?

— Да.

— Точно такими словами?

— Да.

— Значит, он врет. Вероятнее всего, он выстрелил сам и... — Но я увидела лицо Берты и остановилась. Через несколько секунд я добавила, уже спокойнее: — Простите, Берта. Во всяком случае, я просила вас только рассказать мне, что говорил Бернар. И я... я почти уверена, что все, что он сказал, в основном верно. Просто не могу заставить себя... заставить себя поверить...

— Да, мисс. Понимаю.

Я посмотрела на нее:

— Мне так стыдно, Берта. Я думала только о себе и забыла, что вы сейчас должны чувствовать. Простите. Мы ведь с вами товарищи по несчастью, правда?

Она молча кивнула.

Как ни странно, но, узнав правду, я успокоилась и сказала:

— Послушайте, Берта, мы должны напрячь все свои силы ради Филиппа. У нас очень мало времени. Позже можно все спокойно обдумать и решить, кто виновен, а кто — нет. Сейчас, я думаю, надо исходить из того, что все они замешаны в этом деле, даже если в глубине души мы сомневаемся. Я совершенно уверена, что мадам и мсье Леон виновны, — вернее, я это знаю. И страшно ругаю себя за то, что не увидела этого раньше. Но кто бы мог представить себе, что рядом замышляется убийство? Такое бывает только в романах. Как можно подозревать в столь ужасном деле людей, которых видишь каждый день? Наверное, мне надо было подумать об этом еще тогда, когда в Филиппа выстрелили в лесу. А Рауль... Рауль был здесь, он сам подтверждает это. Бернара сразу же отправили в лес, и он вынул пулю, а потом послали другого человека, который якобы нашел пулю, но уже не от того ружья. Да и я была права, когда подумала, что мсье де Вальми известно, что я владею французским: я крикнула убийце в этой березовой роще, чтобы он не стрелял, по-французски и говорила на том же языке с Филиппом всю дорогу, когда мы возвращались домой. А случай с балконными перилами: как ты думаешь, Берта, наверное, перила и сломанные качели были подготовлены на всякий случай? Ловушки, которые рано или поздно сработают?

— Да.

— А сигнал «кадиллака» — это нужно было только для того, чтобы Филипп бросился на балкон, упал и разбился? — добавила я дрожащим голосом. — И этому я тоже должна поверить?

— Я не знаю, о чем вы говорите, мисс. Какой сигнал? Бернар ничего не говорил ни о каком сигнале.

— Да? Ну ладно, оставим это. Слава богу, пока самого худшего не произошло. А сейчас нам надо подумать о том, что делать дальше.

Пытаясь упорядочить свои мысли, я опустила глаза. И постепенно у меня начало складываться представление о плане, который разработали де Вальми. Я не хотела размышлять о подробностях, лишь об общих чертах; пыталась заставить себя рассмотреть этот план хладнокровно и по порядку, начиная с того момента, когда ничего не подозревающий Ипполит отправил Филиппа в Вальми и тем самым передал его прямо в руки убийцам...

Первый шаг, который они немедленно предприняли, — избавиться от единственного близкого Филиппу человека, которому Ипполит полностью доверял, от няни мальчика. Кто-то должен был ее заменить, и они сочли самым подходящим найти девушку-сироту, без покровителей, которая в случае, если что-нибудь произойдет с ее питомцем, не смогла бы обратиться за помощью к друзьям или родственникам, способным защитить ее от возможных обвинений в неосторожности (или даже в чем-нибудь похуже), если бы возникли подозрения. Поэтому мадам де Вальми обратилась к одной из своих ашлийских знакомых, которая, как ей было известно, раньше рекомендовала в прислуги нескольких девушек из приюта. Идеальный вариант — девушка, которая, растерявшись от непривычных условий новой работы, новой страны и нового, непонятного ей языка, вряд ли будет способна что-то заметить и не сможет защитить себя... Отсюда даже слишком явно выраженное пожелание, чтобы новая гувернантка была обязательно англичанкой... И инстинкт, подсказавший мне, что надо скрыть, что я наполовину француженка и выросла во Франции, каким бы абсурдом ни казалось это на первый взгляд, не подвел меня.

Так был найден «козел отпущения» и доставлен во Францию. Они выжидали. Времени у них было много. Мне было позволено устроиться; наша жизнь с Филиппом приобрела спокойные, устойчивые

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату