— Погоди ты, проснись, королева Марго. Я такое принес, что ты сразу очнешься! — теребил ее за стеною Шиков.
— А что ты такое принес? — лениво и сонно спросила Маргошка.
— Митя, ты говорил, твой дружок Карантин Карантиныч тихий, а он знаешь что отчудил сегодня?!
— Это Надька. Никак не может забыть. Запал ты ей в сердце, — прошептала на ухо Балашову Машута.
— У него с Машутой любовь завелась! — перебила Надю другая женщина.
— Ему одной мало, он на голую Надьку так бросился, что мы только мыльной водой от него упаслись! — подхватила третья.
— Девочки, я вам его приведу под уздцы! — торжественно провозгласил Шиков.
— Не приведешь. Он в Машку влюбился, — возразила ему, должно быть, одна из тех, что работали в прачечной.
В переборку над самым ухом Ивана раздался стук.
— Машута! Карантиныч не у тебя в постельке? — громко спросила Маргошка.
— У меня. Отвяжитесь, дуры! Сами не спите, так хоть другим не мешайте!
— А он тебе даже спать не мешает?! — продолжала Маргошка.
— Я его под подушку кладу!
— Тогда ты, Митька, к нам его не води, он весь в палочках! — сказала Надька, которую Балашов теперь знал по голосу.
— А что, «поносник» наш знаменитый тут? — на весь барак спросил Шиков. — Бронислав Николаич, ты где-е?! Я что-то Людмилы не слышу!
— Ну тебя к черту! — откуда-то сонным голосом отозвался Бронислав. Этот голос Иван узнал сразу.
— Я лекарство тебе принес от поноса. Давай по стаканчику стукнем! — радушно сказал Шиков.
— А мне, Митя, дашь? — игриво спросила Людмила.
— Да зачем тебе, Людка? У тебя ведь поноса нет! — продолжал Шиков.
— Она заразиться от Бронислава рискует. Для профилактики ей налей! — сострила Маргошка. — Людка, иди «профилактику» пить! И мне наливай, — сказала она, обращаясь к Шикову.
Бронислав и Людмила уже сидели тут же, рядом с Иваном, за переборкой, говорили пошлости, стукались кружками, что-то жевали.
— Бр-р! Крепка! — сказала Людмила.
Балашову было до тошноты противно и стыдно. Маша лежала с ним рядом, закрыв ладонями лицо, как будто скованная морозом, недвижная, неживая.
Иван понимал, что ей, привыкшей уже к этим сценам, стыдно сейчас именно перед ним. Захотелось подбодрить ее, погладить по волосам. Но едва он коснулся ее головы рукою, она со злостью его оттолкнула и села.
Иван виновато убрал руку и по-прежнему сжался… Машута посидела с края своей койки, о чем-то раздумывая, потом сама ласково провела ладонью по волосам Ивана, как бы извиняясь за резкость, нашла его руку, дружелюбно пожала пальцы и тихонько легла по-прежнему с края, оставив пространство между собою и им.
— С Бородой все будет в порядке, а что до «того», тут задача тяжелая! — услыхал Иван приглушенный мужской голос. Он прижался ухом к стенке, стараясь не пропустить ни слова.
— Подумаешь! — вполголоса отозвалась Людмила. — Крепость, что ли, у них?
— Попробуй пролезь! А пролезешь — так не подступишься.
— Почему?
— Потому! Если бы в ТБЦ нашлись наши люди…
— Будто уж не найдем! — узнал Балашов голос банщика Николая.
— А я скажу, братцы, с такими делами спешить ни к чему. Нам надо у них же учиться выдержке, — разъяснил Бронислав. — Как они нас, подготовились, высадили без шуму, так и мы теперь. Жорка с Женькой да Славка Собака приедут, людей подберем, что называют — сплотимся!.. — Бронислав зашептал: — Тут у меня в ТБЦ явился такой друг великий, что равного нету!
— Да что ты! Кто же? — спросил Шиков.
— Новый врач, Тарасевич Дмитрий Иваныч! Во какой человек! С немцами — свой. Уважают его. Не пройдет недели, как старый черт Соколов полетит в трубу. Тот по-немецки, как дьявол, садит интеллигентно. Я в армии с ним служил… Так что готовлюсь к бою, и трубы трубят: тру-ту-ту-у… За ваше здоровье, девочки!
«Пир» был в разгаре, в разгаре и болтовня. Враги распоясались, но главное было уже сказано и все их намерения ясны.
— Я пойду, — шепнул Иван Маше на ухо.
Ее волосы защекотали ему губы. Как встать, как уйти?.. Нет, нужно встать и уйти!.. Она поднялась, пропуская его. Покорная, тихая, только сжала на прощание его пальцы и осталась сзади в своем закуточке, а он шагнул в тамбур и стал караулить, когда убежит в сторону луч прожектора.
Разговоры, услышанные Балашовым в женском бараке, стоили самого серьезного внимания. Явно было, что вся выброшенная из лагеря «команда экстра», то есть полиция и повара — ее отвратительная головка — собираются взять реванш за потерянные позиции. А тут еще прибытие Тарасевича, который «интеллигентно садит по-немецки»…
Бюро обсуждало прежде всего вопрос о том, чтобы отозвать из хирургии Кумова и спасти его от покушения.
Но майор уперся:
— Я не могу оставить свой пост из-за каких-то бандитов. Пусть они от нас прячутся!
Муравьев согласился, что бегством спасаться от полицейских не дело, но в то же время нельзя выпускать всю шайку из-под наблюдения.
Разведка была поручена Юрке, который вызвался сам сходить к Брониславу, в отделение Гладкова.
Аптекарь вернулся часа через два, привезя на тачке из центральной аптеки коробки и бутылки с лекарствами, лигнин.
— Бронислав здоров, как бугай, — сказал Юрка со своей обычной полунасмешкой. — Просил спирта, спрашивал, кто у нас в ТБЦ повара, каков начальник полиции. Обещал сигареток. Я сейчас оттащу ему спиртику. Разом смотаю, — добавил он, уже отливая спирт.
— Стой, что ты выдумал?! — остановил Баграмов.
— А без этого ничего не узнать, Емельян Иваныч! Пойду с ним хлебну — на то и аптекарь! Он привык у меня клянчить спирт, мы «дружки»!
— Значит, ты ему и раньше давал? — строго спросил Муравьев.
— А как же! — насмешливо сказал Юрка. — Начальство! Гладков ведь был старшим врачом, прикажет — и все! Такое у нас амплуа!
Еще час спустя Юрка уже рассказывал, что все бывшие полицаи и повара, которых Драйхунд послал на лесоразработки, собираются возвратиться назад в ТБЦ, что в Вишенине они нашли «мирового» врача, который им всем обещает понемногу найти болезни.
— Значит, Бронислав — это только разведка? — спросил Муравьев.
— Авангард получается. Он уже связался с кем-то из поваров в деревянных. Сейчас сказал, что ко мне а аптеку передадут золотые часы, и велел принести их ему. А из кухни, из-под носа у майора Кумова, при мне ему притащили мясца.
— Надо узнать, кто его друг у нас в ТБЦ.
— Не укроются! — успокоил Юрка. — Часы-то припрятаны раньше! Кто их ко мне принесет, тот и есть его друг и союзник!
…Часы принес Краевец.
— А знаете, что за часы получится? — спросил Юрка Баграмова.
— Ну?