В эти два дня Бурнин мотался, как он говорил, между рубежами действующего и запасного КП, готовя передислокацию, организуя связь, ведя наблюдение за постройкой блиндажей. На этот раз было приказано располагаться в лесах, а не в населенных пунктах, не в избах, а под землей, в стороне от заметных дорог, скрытно от воздушной разведки. Одновременно перебазировались на более дальние рубежи и армейские тылы — склады, мастерские, эвакогоспитали, редакции, аэродром. Все подвигалось к востоку. Только то, что служило непосредственно бою, оставалось на прежних местах, чтобы до последней минуты не отдавать фашистам ни пяди земли.

Во всех, с кем соприкасался в эти полтора суток по делу организации запасных рубежей, Бурнин видел ту же тревогу, какую он сам не мог выгнать из сердца:

«Неужели будем еще отступать?! Куда же?! Ведь дальше Москва. Ведь Москва за спиною!»

Штаб армии проводил разведку и создавал уточненный план обороны. Балашов договорился с соседом об огневом взаимодействии на стыке армий, упорно добивался от фронта стрелковых и артиллерийских резервов, доказывая важность своего направления как одного из кратчайших путей к столице.

Командарм выезжал на передовой КП, куда вызвал командиров дивизий для объяснения им обстановки.

КП дивизий не пятились в тыл, — наоборот, по приказу Рокотова, выдвинулись ближе к полкам, чтобы в любой момент немедленно на том участке, где будет опасность, командование дивизии могло вмешаться своею рукой. Командиры дивизий объезжали свои части и с их наблюдательных пунктов лично проверяли надежность позиций.

Член военного совета Ивакин, не довольствуясь политотделами и комиссарами дивизий, выбрался в батальоны и роты для бесед с коммунистами и проведения партсобраний. В нескольких подразделениях он сам вручал партбилеты и кандидатские карточки вновь принятым коммунистам и проводил беседы о роли коммуниста в бою.

Приток заявлений о вступлении в партию в эти дни напряженного ожидания радовал Ивакина, но, выдавая партийные документы и пожимая ребятам их крепкие молодые руки, он мучительно думал о том, как много из них, из этих юных бойцов-коммунистов, может быть, через два-три дня лягут мертвыми на поле боя. Он видел, что многие из них и сами понимают это. Сдержанная торжественность была в их коротких ответных словах дивизионному комиссару, в их взглядах, в дрожи молодых голосов этих мальчиков, едва окончивших десятилетку.

Наштадивы работали над организацией взаимодействия на своих участках между частями и родами оружия, неустанно требовали из тылов противотанковых мин, гранат «в рубашках» и бутылок с зажигательной смесью, просили артиллерийской поддержки, которой хватало не всюду.

Во всех частях командиры вызывали охотников, создавали отряды истребителей танков.

За последний день залпами из простых винтовок в расположении армии были сбиты два вражеских истребителя, которые обстреливали окопы переднего края. Оба случая стали тотчас же хорошо известны всей армии через боевые листки-«молнии», чтобы бойцы уверились, что пехота может сбивать самолеты сама, когда не хватает зенитных средств.

Рекогносцировочная группа запасного рубежа второй очереди связалась по рации с Бурниным и сообщила, что в районе их работ обстановка неблагополучна: работники группы случайно обнаружили несколько брошенных в лесу парашютов. Их связисты наткнулись на КПП, личный состав которого оказался расстрелянным из автоматов. На железной дороге в том же районе убит путевой обходчик и в трех местах разрушено полотно.

Было очевидно, что в тылу орудует довольно крупная вражеская группа.

Бурнин спешил с докладом о готовности запасного КП в штаб армии, но неожиданно по пути его задержали. На одном КПП дежурный назойливо производил у всех проезжающих осмотр противогазов. Эти сумки, болтавшиеся с начала войны на боку без дела, так надоели всем! Но спешившему Бурнину дежурный предложил, как и другим, расстегнуть сумку и проверил, как сложен противогаз.