В том, что родится именно парень, Новаго не сомневался. Он очень любил парней, которых можно носить на руках, время от времени осведомляясь: «А кто это у нас такой маленький?»

Их вот–вот должны были вызвать, и они сидели в коридоре на подоконнике перед дверью. Сережа Кондратьев болтал ногами, а Панин, вывернув короткую шею, глядел за окно в парк, где на волейбольной площадке прыгали у сетки девчонки с факультета Дистанционного Управления. Сережа Кондратьев, подсунув под себя ладони, смотрел на дверь, на блестящую черную пластинку с надписью «Большая Центрифуга». В Высшей школе космогации четыре факультета, и три из них имеют тренировочные залы, на дверях которых висит пластинка с такой же надписью. Всегда очень тревожно ждать, когда тебя вызовут на Большую Центрифугу. Вот Панин, например, глазеет на девчонок явно для того, чтобы не показать, как ему тревожно. А ведь у Панина сегодня самая обычная тренировка.

— Хорошо играют,— сказал Панин басом.

— Хорошо,— сказал Сережа, не оборачиваясь.

— У «четверки» отличный пас.

— Да,— сказал Сережа. Он передернул плечами. У него тоже был хороший пас, но он не обернулся.

Панин посмотрел на Сережу, посмотрел на дверь и сказал:

— Сегодня тебя отсюда понесут. Сережа промолчал.

— Ногами вперед,— сказал Панин.

— Да уж,— сказал Сережа, сдерживаясь.— Тебя–то уж не понесут.

— Спокойно, спортсмен,— сказал Панин.— Спортсмену надлежит быть спокойну, выдержану и всегда готову.

— А я спокоен,— сказал Сережа.

— Ты спокоен? — сказал Панин, тыкая его в грудь негнущимся пальцем.— Ты вибрируешь. Ты трясешься, как малек на старте. Смотреть противно, как ты трясешься.

— А ты не смотри,— посоветовал Сережа.— Смотри лучше на девочек. Хороший пас и все такое.

— Ты непристоен,— сказал Панин и посмотрел в окно.— Прекрасные девушки! И замечательно играют.

— Вот и смотри,— сказал Сережа.— И старайся не стучать зубами.

— Это я стучу зубами? — изумился Панин.— Это ты стучишь зубами.

Сережа промолчал.

— Мне можно стучать зубами,— сказал Панин, подумав.— Я не спортсмен.— Он вздохнул, посмотрел на дверь и сказал: — Хоть бы скорее вызвали, что ли…

Слева в конце коридора появился староста второго курса Гриша Быстров. Он был в рабочем комбинезоне, приближался медленно и вел пальцем по стене. Лицо у него было задумчивое. Он остановился перед Кондратьевым и Паниным и сказал:

— Здравствуйте.— Голос у него был печальный.

Сережа кивнул. Панин снисходительно сказал:

— Здравствуй, Григорий. Вибрируешь ли ты перед Центрифугой, Григорий?

— Да,— ответил Гриша Быстров.— Немножко.

— Вот,— сказал Панин Сереже,— Григорий волнуется всего–навсего немножко. А между тем Григорий всего–навсего малек.

Мальками в школе называли курсантов младших курсов. Гриша вздохнул и тоже сел на подоконник.

— Сережа,— сказал он.— Правда, что ты делаешь сегодня первую попытку на восьмикратной?

— Да,— сказал Сережа. Ему совсем не хотелось разговаривать, но он боялся обидеть Быстрова.— Если позволят, конечно,— добавил он.

— Наверное, позволят,— сказал Гриша.

— Подумаешь, попытка на восьмикратной! — сказал Панин легкомысленно.

— А ты пробовал на восьмикратной? — с интересом спросил Гриша.

— Нет,— сказал Панин.— Но зато я не спортсмен.

— А может быть, попробуешь? — сказал Сережа.— Вот прямо сейчас, вместе со мной. А?

— Я человек простой, простодушный,— ответил Панин.— Есть норма. Нормой считается пятикратная перегрузка. Мой простой, незамысловатый организм не выносит ничего, превышающего норму. Однажды он попробовал шестикратную, и его вынесли на седьмой минуте. Вместе со мной.

— Кого вынесли? — не понял Гриша.

— Мой организм,— пояснил Панин.

— Да,— сказал Гриша со слабой улыбкой.— А я вот еще не дошел и до пятикратной.

— На втором курсе и не надо пятикратной,— сказал Сережа. Он спрыгнул с подоконника и принялся приседать поочередно на левой и на правой ноге.

— Ну я пошел,— сказал Гриша и тоже спрыгнул с подоконника.

— Что случилось, староста? — спросил Панин.— Почему такая тоска?

— Кто–то устроил штуку с Копыловым,— печально сказал Гриша.

— Опять? — сказал Панин.— Какую штуку?

Второкурсник Валя Копылов был известен на факультете своей привязанностью к вычислительной технике. Недавно на факультете установили новый, очень хороший волноводный вычислитель ЛИАНТО, и Валя проводил возле него все свободное время. Валя торчал бы возле него и ночью, но ночью на ЛИАНТО велись вычисления для дипломантов, и Валентина беспощадно выгоняли.

— Кто–то из наших запрограммировал любовное послание,— сказал Гриша.— Теперь ЛИАНТО на последнем цикле выдает: «Без Копылова жизнь не та, люблю, привет от Лианта». В простом буквенном коде.

— «Привет от Лианта…» — сказал Сережа, массируя себе плечи.— Поэты. Задавить из жалости.

— Подумать только, — сказал Панин. — Какой нынче малек пошел веселый.

— И остроумный, — сказал Сережа.

— Что вы мне это говорите,— сказал Гриша Быстрое.— Вы этим дуракам скажите. Действительно, «привет от Лианта». Сегодня ночью Кан делал расчет, и вместо ответа — раз! — «привет от Лианта». Теперь он меня вызывает.

Тодор Кан, железный Кан, был начальником Штурманского факультета.

— О! — сказал Панин.— Тебе предстоят интересные полчаса, староста. Железный Кан очень живой собеседник.

— Железный Кан большой эстет,— сказал Сережа Кондратьев.— Он не потерпит старосту, у которого курсанты двух строк связать не могут.

— Я человек простой, простодушный,— начал Панин, но в это время дверь приоткрылась и высунулась голова дежурного.

— Кондратьев, Панин, приготовиться,— сказал дежурный. Панин осекся и одернул куртку.

— Пошли,— сказал он.

Кондратьев кивнул Грише и пошел следом за Паниным в тренировочный зал. Зал был огромен, и посередине сверкало четырехметровое коромысло на толстой кубовой станине — Большая Центрифуга. Коромысло вращалось. Кабины на его концах, оттянутые центробежной силой, лежали почти горизонтально. Окошек в кабинах не было, и наблюдение за курсантами велось изнутри станины при помощи системы зеркал. Несколько курсантов отдыхали у стены на шведской скамейке. Задрав головы, они следили за проносящимися кабинами.

— Четырехкратная,— сказал Панин, глядя на кабины.

— Пятикратная,— сказал Кондратьев.— Кто там сейчас?