выбивали в кабинете нетерпеливую чечетку. Ничего не придумав, я позвал ее.
– Это все, что у вас есть? – спросила она, сморщив нос.
– Неужели не годится?
– Да ладно, сойдет... Снимайте пиджак и надевайте вот эту гавайку... или лучше вот эту. Ну и одеваются у вас в Тунгусии... Давайте побыстрее. Нет-нет, рубашку тоже снимайте.
– Что, на голое тело?
– Знаете, вы все-таки тунгус. Вы куда собираетесь? На полюс? На Марс? Что это у вас под лопаткой?
– Пчелка укусила, – сказал я, торопливо натягивая гавайку. – Пошли.
На улице было уже темно. Люминесцентные лампы мертво светили сквозь черную листву.
– Куда мы направляемся? – спросил я.
– В центр, конечно... Не хватайте меня под руку, жарко... Драться вы хоть умеете?
– Умею.
– Это хорошо, я люблю смотреть.
– Смотреть я тоже люблю...
Народу на улицах было гораздо больше, чем днем. Под деревьями, среди кустов, в воротах группами по нескольку человек торчали какие-то неприкаянные люди. Они остервенело курили трещащие синтетические сигареты, гоготали, небрежно и часто отплевывались и громко разговаривали грубыми голосами. Над каждой группой висел гомон радиоприемников. Под одним фонарем стучало банджо, и двое подростков, корчась и изгибаясь, отчаянно вскрикивая, плясали модный фляг, танец большой красоты, когда умеешь его танцевать. Подростки умели. Вокруг стояла компания, тоже отчаянно вскрикивала и ритмично била в ладоши.
– Может быть, станцуем? – предложил я Вузи.
– Нет уж... – прошипела она, схватила меня за руку и пошла быстрее.
– А почему нет? Вы не умеете фляг?
– Я лучше с крокодилами буду плясать, чем с этими...
– Напрасно, – сказал я. – Ребята как ребята.
– Да, каждый в отдельности, – сказала Вузи с нервным смешком. – И днем.
Они торчали на перекрестках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими, – может быть, потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву. И они были полны для меня какой-то темной тайны. Ведь я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе, от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе – стоять, сплевывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или, по крайней мере, привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным, и в том числе, а может быть, и в особенности, те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых...
– А вот здесь живет старый Руэн, – сказала Вузи. – У него каждый вечер новая. Устроился так, старый хрыч, что они к нему сами ходят. Во время заварушки ему оторвало ногу... Видите, у него света нет, радиолу слушают. А ведь страшный как смертный грех!
– Хорошо тому живется, у кого одна нога... – рассеянно сказал я.
Она, конечно, захихикала и продолжала:
– А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!
– Рыбарь? – сказал я. – И чем же он занимается, этот Сус-рыбарь?
– Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он служит?
– Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.
– В метро... – Она вдруг запнулась. – Слушайте, а вы сами не рыбарь?
– Я? А что, заметно?
– Что-то в вас есть, я сразу заметила. Знаем мы этих пчелок, которые кусают в спину.
– Неужели? – сказал я.
Она взяла меня под руку.
– Расскажите что-нибудь, – сказала она, подлащиваясь. – У меня никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?
– А как же... Рассказать про летчика и корову?
Она подергала меня за локоть.
– Нет, правда...