– Ну, этих… которых Горбовский ищет…

– Кто нашел?

– Вы нашли! Нашли ведь? – Голос его вдруг изменился. – Проверяю настройку, – строго произнес он. – Выключаюсь.

– Что там нашли? – спросил Вандерхузе. – Какой еще корабль?

Я отмахнулся.

– Это так, любопытные… Значит, родился он в апреле сорок седьмого, а отозвались они в последний раз в мае сорок восьмого… Яков, как часто они должны были выходить на отзыв?

– Раз в месяц, – сказал Вандерхузе. – Если корабль находится в свободном поиске…

– Минуточку, – сказал я. – Май, июнь…

– Тринадцать месяцев, – сказала Майка.

Я не поверил и пересчитал сам.

– Да, – сказал я.

– Невероятно, правда?

– Что, собственно, невероятно? – осторожно спросил Вандерхузе.

– В день крушения, – сказала Майка, – младенцу был год и один месяц. Как же он выжил?

– Аборигены, – сказал я. – Семенов стер бортжурнал. Значит, кого-то увидел… И нечего было Комову на меня лаять! Это был настоящий детский плач! Что я, годовалых детей не слышал?.. Они все это записали, а когда он вырос, дали ему прослушать…

– Чтобы записать, нужно иметь технику, – сказала Майка.

– Ну, не записали, так запомнили, – сказал я. – Это неважно.

– Ага, – произнес Вандерхузе. – Он увидел либо негуманоидов, либо гуманоидов, но в стадии машинной цивилизации. И поэтому стер бортжурнал. По инструкции.

– На машинную цивилизацию не похоже, – сказала Майка.

– Значит, негуманоиды… – До меня вдруг дошло. – Ребята, – сказал я, – если здесь негуманоиды, то это такой случай, что я просто не знаю… Человек-посредник, понимаете? Он – и человек и нечеловек, гуманоид и негуманоид! Такого еще никогда не бывало. О таком даже мечтать никто не рискнул бы!

Я был в восторге. Майка тоже была в восторге. Перспективы ослепляли нас. Туманные, неясные, но ослепительно радужные. Дело было не только в том, что впервые в истории становился возможным уверенный контакт с негуманоидами. Человечество получало уникальнейшее зеркало, перед человечеством открывалась дверь в совершенно недоступный ранее, непостижимый мир принципиально иной психологии, и смутные комовские идеи вертикального прогресса обретали наконец экспериментальный фундамент…

– Чего ради негуманоиды станут возиться с человеческим ребенком? – задумчиво произнес Вандерхузе. – Зачем это им и что они в этом понимают?

Перспективы несколько потускнели, но Майка сейчас же сказала с вызовом:

– На Земле известны случаи, когда негуманоиды воспитывали человеческих детей.

– Так то на Земле! – сказал Вандерхузе грустно.

И он был прав. Все известные разумные негуманоиды отстояли от человека гораздо дальше, чем волки, медведи или даже осьминоги. Утверждал же такой серьезный специалист, как Крюгер, что разумные слизни Гарроты рассматривают человека со всей его техникой не как явление реального мира, а как плод своего невообразимого воображения…

– И тем не менее он уцелел и вырос! – сказала Майка.

И она тоже была права.

Я – человек по натуре скептический. Я не люблю зарываться и чрезмерно фантазировать. Не то что Майка. Но тут больше просто ничего нельзя было предположить. Годовалый ребенок. Ледяная пустыня. Один. Ведь ясно же, что сам по себе он выжить не смог бы. Причем с другой стороны – стертый бортжурнал. Что тут еще можно придумать? Какие-нибудь пришельцы-гуманоиды случайно оказались поблизости, выкормили младенца, а потом улетели… Чепуха ведь…

– А может быть, он не выжил? – сказала Майка. – Может быть, все, что от него осталось, это его плач и голоса его родителей?

На секунду мне показалось, что все рухнуло. Вечно эта Майка что-нибудь выдумает. Но я тут же сообразил.

– А как он проходит в корабль? Как он командует моими киберами? Нет, ребята, либо мы встретили в космосе точную – понимаете? – точную, идеальную реплику человечества, либо это космический маугли. Не знаю, что более невероятно.

– И я не знаю, – сказала Майка.

– И я, – сказал Вандерхузе.

Из репродуктора раздался голос Комова:

– Внимание, на борту! Я вышел на позицию. Смотреть вокруг хорошенько. Мне отсюда видно не много. Радиограммы были?

Я заглянул в приемный карман.

– Целая пачка, – сказал я.