– Извини, – сказал он сквозь зубы.

– Не пущу… – повторила Сельма совсем тихо.

Дядя Юра пару раз кашлянул и сказал как бы в сторону:

– Вообще-то в такое время женщине одной в квартире… нехорошо, пожалуй…

– Это точно, – подхватил Стась. – Нехорошо сейчас одной, а с нами никто не тронет, мы – фермеры…

А Андрей все стоял перед Сельмой и смотрел на нее. Он пытался хоть сейчас и хоть что-нибудь понять в этой женщине и, как всегда, ничего не понимал. Она была шлюха, шлюха природная, шлюха божьей милостью – это он понимал. Это он понял давно. Она любила его, полюбила с первого же дня – это он тоже знал, и знал, что это нисколько ей не мешает. И одной в квартире остаться сейчас ей было все равно что плюнуть, она вообще никогда ничего не боялась. Это тоже ему было прекрасно известно. Все в отдельности о себе и о ней он знал и понимал, а вот все вместе…

– Ладно, – сказал он. – Одевайся.

– Ребра-то болят? – осведомился дядя Юра, стремясь увести разговор куда-нибудь подальше в сторону.

– Ничего, – буркнул Андрей. – Терпеть можно. Перетопчемся.

Стараясь ни с кем не встречаться глазами, он сунул в карман сигареты, спички и остановился перед буфетом, где в самом дальнем углу под грудой салфеток и полотенец лежал у него пистолет Дональда. Брать или не брать? Он представил себе разные сцены и обстоятельства, в которых пистолет мог бы пригодиться, и решил не брать. Ну его к черту, обойдусь как-нибудь. Воевать я, во всяком случае, ни с кем не собираюсь…

– Ну, пошли, что ли? – сказал Стась.

Он уже стоял у двери и осторожно продевал перебинтованную голову в ремень автомата. Сельма стояла рядом с ним в длинном своем грубом свитере, который она натянула прямо поверх декольте. На руке у нее был плащ.

– Пошли, – скомандовал дядя Юра, громыхнув об пол прикладом пулемета.

– Серьги сними, – буркнул Андрей Сельме и вышел на лестницу.

Они стали спускаться. На лестничных площадках шушукались в темноте жильцы, испуганно замолкали и сторонились, различив вооруженных людей. Кто-то сказал: «Это Воронин…» – и сейчас же окликнул:

– Господин редактор, вы не скажете, что в городе происходит?

Андрей не успел ничего ответить, потому что на спрашивающего зашикали со всех сторон, а кто-то зловещим шепотом проговорил: «Не видишь, дурак, повели человека!..» Сельма истерически хихикнула.

Они вышли во двор, погрузились в телегу, и Сельма накинула на плечи Андрея плащ. Дядя Юра вдруг сказал: «Тихо!» – и все стали прислушиваться.

– Палят где-то, – негромко сказал Стась.

– Длинными очередями, – добавил дядя Юра. – Не жалеют боеприпаса… И где они его берут? Десяток патронов – пол-литра самогонки, а он – во как чешет… Н-но! – заорал он. – Застоялась!

Телега с грохотом вкатилась под арку. На ступенях дворницкой стоял с метлой и совком маленький Ван.

– Гляди-ка – Ваня! – воскликнул дядя Юра. – Тпр-р-р! Здорово, Ваня! Ты что здесь, а?

– Подметаю, – отозвался Ван, улыбаясь. – Здравствуйте.

– Брось, брось подметать! – сказал дядя Юра. – Что ты, в самом деле! Поехали с нами, мы тебя министром, понимаешь, сделаем, в чесуче ходить будешь, на «Победе» раскатывать!

Ван вежливо засмеялся.

– Ладно, дядя Юра, – нетерпеливо сказал Андрей. – Поехали, поехали!..

У него сильно болел бок, в телеге сидеть было неудобно, и он уже жалел, что не пошел пешком. Незаметно для себя он привалился к Сельме.

– Ну ладно, Ваня, не хочешь – не надо, – решил дядя Юра. – Но насчет министра – приготовься! Причешись, понимаешь, шею помой… – Он взмахнул вожжами. – Н-но!

С грохотом выкатились на Главную.

– А чья это телега, не знаешь? – спросил вдруг Стась.

– Хрен его знает, – отозвался дядя Юра, не оборачиваясь. – Лошадь вроде бы этого крохобора… ну, по-над самым обрывом живет, рыжий такой, конопатый… канадец, что ли…

– Ну? – сказал Стась. – Во матерится, наверное.

– Нет, – сказал дядя Юра. – Убили его.

– Ну? – сказал Стась и замолчал.

Главная улица была пуста и затянута тяжелым ночным туманом, хотя по часам было пять пополудни. Впереди туман имел красноватый оттенок и беспокойно мерцал. Время от времени там ярко вспыхивали пятна белого света – то ли прожектора, то ли мощные фары, – и оттуда, глухо сквозь туман, перекрывая иногда грохот колес и перестук копыт, доносилась пальба. Что-то там происходило.

В домах по сторонам улицы многие окна были освещены, однако большей частью только в верхних этажах, выше второго. Очередей возле запертых магазинов и лавок не было, но Андрей заметил, что в некоторых подворотнях и подъездах стоит народ – осторожно выглядывают, снова прячутся, а самые