Щенок «Пират» играет с волком, а собака «Венерка» даже кусает иной раз Васю, и тот… молчит.

У самого дома две якутские собаки. Доктор подзывает к себе «Хаймута», прибежавшего с горы. «Хаймут» ведет полудикую жизнь. Его кормят собственные ноги. Не побегаешь, — не поешь. Здесь и лошадь, и коровы, и олени на подножном корму.

Доктор Мокровский не только лечит, он обучает медицине молодых якутов и якуток. К нему охотно идут на прием жители далеких станков — таежные люди. Якуты знают, что они встретят в больнице приветливого врача, радушного хозяина, большого мастера своего дела.

Ночью вместе с доктором любуемся северным сиянием. Оно протянулось лентой по всему небу, осветив ночной Верхоянск. Такого сияния я не наблюдал даже на Мурмане, где они особенно красивы.

На улицах города слышен волчий вой. Это воют ручные волки, воспитанные верхоянцами. Раскатисто гремит унылая волчья песня.

Наутро Верхоянск затянуло густым туманом. Над лошадьми, обросшими густой шерстью, облако пара. Под полозьями певуче скрипела утоптанная ветром дорога.

Впереди — Верхоянский хребет, водораздел между бассейнами Яны и Лены.

Поднимаемся в гору пешком за нартами. Ветер поработал в тайге, повыкорчевал деревья. На десяток километров валяются лиственицы, распустив веером свои омертвевшие корни, похожие на морские звезды огромных размеров.

Нарты бегут по Ямской Якутии. Быть может, через некоторый отрезок времени этот тракт будет гигантской улицей индустриальной Якутии и, подобно Москве, здесь протянутся якутские — ямские улицы. Первая, вторая, третья, четвертая Ямские — по теперешним трактам Якутии.

Мы спускаемся на юг от нижнеколымской широты. Доктор Мокровский провожает меня немного. Волк хорошо тянет его легкую нарту. Но, завидя след зайца, непременно сворачивает по следу. Доктору стоит много усилий вернуть волка на дорогу.

Близок Верхоянский перевал Тукулан. Верхоянский хребет имеет крутой склон к долинам Лены и Алдана, иногда почти в виде отвесной стены. Нечто подобное мы увидим в Тукулане. Так обещают мне ямщики.

На столе теньюрэхской почтовой станционной юрты вывешено объявление управления связи Якутской республики:

Теньюрэх стоит в лесу и окаймлен крутосклонными горами. Горы голубеют снегами, и издали кажется, что это облака застилают горизонт. Поднимаемся все выше и выше. Подъем некрутой, и олени берут его бодрым шагом.

И вот гребень перевала. Камни насупились под снеговыми шапками. Много страшного и чудесного рассказывали мне ямщики о Верхоянском перевале, уснащая рассказы чертовщиной. Но перевал не кажется страшным, чему, вероятно, благоприятствует ясная солнечная погода.

С вершины вниз круто бежит дорожка, по которой сойдут сначала наши нарты, а за ними и я с ямщиком. В гололедицу здесь, наверное, действительно опасно.

Ямщик останавливает оленей. Он спокоен. Спокойны и олени. Покурив перед спуском, ямщик взбирается на высокий камень и оттуда, как с капитанского мостика, оглядывает дорогу: не оголился ли где путь, не торчат ли опасные камни из-под снега? Ямщик подпрягает оленей позади нарты вместе с запасными. Сейчас олени будут лишь тормозить спуск нарт, не давать им разогнаться.

Снимаю кухлянку, чтобы легче было спускаться. Иду по податливому снегу, торможу палкой, как Атык некогда остолом тормозил бег своей нарты. Инеем расцвечена моя рубашка, выделанная из пыжика. Жарко. Откидываю на спину малахай. Ямщик уже спустился вместе с нартами и раскатисто-громко приглашает меня к себе. Далеко внизу виднеются у нарт олени, маленькие, будто собачки.

Вот уже половина спуска. Вдруг проваливаюсь в мягкий снег. Меня мчит вниз крутизна. Торможу палкой, взрывая пушистый снег, облаком стелющийся за мной. Чукотские плекеты скользят и скользят по снегу. Я быстро, словно на нартах, достигаю места стоянки ямщика. Он весело поздравляет меня с благополучным спуском.

…На станции Меркиге прощаюсь с оленями. Отсюда к Якутску меня повезут кони. Я не услышу больше гойканья ямщиков, сзывающих оленей в тайге: гой-гой-гой! Мя-мя-мя!

Приближаюсь к столице социалистической Якутии. За Алданом-рекой юрты стали попадаться все чаще и чаще. Тайга пересечена здесь изгородями, выгонами для скота. Чувствуется близость большого города.

Сто двенадцатый день едут мои нарты.

Сколько рек, озер, лесов, гор, сколько станков, заимок осталось позади.

И когда, наконец, из таежного лабиринта мы с ямщиком выбираемся на широкую Лену, вдруг явственно слышится гудок. А может, почудилось мне? Откуда гудок в этом безмолвии?

Нет, призыв гудка разносится над Леной. Я не ослышался. Мне не почудилось. Это заводской гудок! Это привет из Якутска!

Светит луна! Четвертая по счету на моем пути. Четвертый месяц приходит к концу с того дня, как за нартой раздался выстрел Козловского.

Якутск встречает нас туманом. Он настолько густой, что не видать ни улиц, ни домов.

Утро якутской столицы. Извозчики снуют по мостовой, слышен звон бубенцов да скрип полозьев.

Якутский острог на Лене был основан в 1632 году горстью енисейских казаков под предводительством сотника Петра Бекетова на урочище Гимадай. На теперешнее место город перенесли через десять лет после его основания. Крепость была обнесена в семнадцатом веке частоколом. Пять крепостных башен огорожены палисадом. В 1824 году крепостные стены и частокол были разобраны. От всей этой старины я увидел лишь одну уцелевшую крепостную башню. При Петре I Якутск был включен в состав Сибирской губернии, а затем, при реорганизации, — в Иркутскую провинцию. При Александре I Якутский край, как отдельная область, находился в подчинении Иркутску. С 1852 года до февральского переворота Якутская область находилась под начальством гражданского губернатора. В 1919 году, после окончания двухлетней гражданской войны, в Якутии установилась советская власть, а в 1922 году была провозглашена Якутская автономная советская социалистическая республика.

От города до Лены наименьшее расстояние около семи километров. Самый город расположен на левом берегу ленской протоки Хатыстах.

Сибирские реки стекают в Ледовитый океан. В своих истоках реки зажаты в узких каменистых теснинах — щеках, а, вырываясь на простор, дробятся на многочисленные протоки и по веснам во время ледохода перепахивают гигантской бороной свои русла.

Реки уходят нередко от селений, у которых стояли искони, образуют новые острова — осередыши — или вдруг приближаются под самые заборы селений.

Я вижу за Якутском высокий берег.

— Это Лена? — спрашиваю якутского жителя.

— Это была Лена много тысячелетий назад. Это ее старое русло, где теперь растут леса. Нынешняя Лена направо от нас.

При мне жители города брали воду из главного русла реки, и многие, как и в Верхоянске, запасались льдом для питья…

От тумана не стало никакой видимости.