дети сильно привязались друг к другу. Эта необычайная душевная близость позволила Гегелю сформулировать очередной абстрактный принцип: любовь сестры к брату — вот высшая форма любви. Позже в качестве иллюстрации этого принципа он будет ссылаться на «Антигону» Софокла. Антигона предает земле тело своего брата, хотя и знает, что за это ей положена смерть. Выполнив свой долг перед братом, она покончила с собой. Результатом ее поступка становятся новые самоубийства и всеобщее отчаяние.

Как мы увидим чуть позже, гнетущая атмосфера этой греческой трагедии очень точно отражала сущность отношений между Гегелем и его сестрой.

Впечатлительная Христина смотрела на своего всеведущего брата, как на Бога. Любовь к нему приняла у нее форму болезненной привязанности, оказавшей впоследствии трагическое влияние на ее судьбу.

В 18 лет Гегель поступил на богословское отделение Тюбингенского университета. Хотя у него были все задатки первоклассного чиновника, родители хотели, чтобы он посвятил себя служению Богу. К тому времени интересы Гегеля уже выходили далеко за рамки богословия, однако по-настоящему интересоваться философией он стал только в университете. Благодаря этому интересу в Тюбингене Гегель сблизился с двумя выдающимися людьми того времени. Первым был Гельдерлин, страстный поклонник культуры Древней Греции, ставший впоследствии одним из величайших немецких поэтов. Вторым — Шеллинг, чья про никнутая романтическим духом натурфилософия предвосхитила романтизм XIX века, возникший в качестве протеста против ограниченности рационализма.

Оказавшись в таком «звездном» окружении, Гегель и сам вскоре превратился в бунтаряромантика.

Узнав о вспыхнувшей во Франции революции, Гегель с Шеллингом отправились на рассвете на рыночную площадь, чтобы посадить там «дерево свободы».

В университете Гегель увлекся древнегреческой культурой и философией Канта. Он восторженно отзывался о кантовской «Критике чистого разума» и считал ее публикацию семью годами раньше — в 1781 году — «величайшим событием за всю историю немецкой философии».

Чтобы понять значение Канта для развития немецкой теоретической мысли, необходимо обратиться к истории философии. В XVIII веке шотландский философ Юм заявил, что философское знание не может быть сколько-нибудь достоверным, и провозгласил опыт единственным надежным источником знаний. Эмпирическая философия Юма отрицала возможность создания новых философских систем. Для построения любой новой системы необходима причинность (причинно-следственные связи), однако существование таких связей доказать невозможно. Мы можем наблюдать, как одно явление следует за другим во времени, но из этого нельзя заключить, что между этими явлениями существует связь.

Казалось, наступил конец философии.

Однако Канту удалось предотвратить эту катастрофу.

Он предположил, что причинно-следственные связи — лишь один из способов восприятия мира. Юм был прав: причинности как таковой не существует, зато она существует в нас самих и позволяет нам познавать мир. Через нее мы воспринимаем мир, как воспринимаем его через пространство, время, цвет и т. д.

Исходя из этого положения, Кант разработал всеобъемлющую философскую систему, основанную на принципах разума, а затем изложил свои взгляды в ряде почти не поддающихся пониманию трудов. Так началась славная эпоха немецкой классической философии, возвышенной и многословной.

Гегель был в восторге: в трудах Канта угадывался ум столь же энциклопедический (и столь же прозаичный), как и его собственный.

Итак, Гегель штудировал Канта, урывками читал древних классиков и исправно поставлял на свою «мельницу цитат» новые порции урожая.

Однокашники называли его не иначе как «старик» — видимо, потому, что он имел репутацию скучного человека и был известен своей маниакальной страстью к самообразованию. К моменту окончания университета в 1793 году Гегель решил, что пастором он не будет. Больше всего ему хотелось получить место в университете, но, как ни странно, особых академических лавров он не снискал. В его выпускном свидетельстве говорится, что его познания в философии весьма посредственны.

Как это часто бывает с людьми незаурядными и еще чаще — с посредственностями, в университете Гегель читал книги, по преимуществу не имевшие никакого отношения к университетской программе. Теперь он намеревался продолжить это хаотическое самообразование, а чтобы зарабатывать на жизнь, начал давать частные уроки.

Три года он работал домашним воспитателем в Берне, столице Швейцарии. В это время он много занимался в библиотеке и был очень одинок.

Гегель находил утешение в общении с природой.

Любопытный штрих к психологическому портрету Гегеля — его рассказ о своем восприятии величественной альпийской природы. «Природа примиряет меня с самим собой и с другими людьми, — пишет Гегель. — Поэтому я так часто ищу защиты у нашей истинной матери. Она помогает мне отгородиться от людей и не вступать с ними в какиелибо соглашения».

Однако величественные альпийские вершины казались Гегелю «вечно мертвыми»; водопады же, напротив, были олицетворением свободы, игры, вечного движения.

По мнению психолога Шарфштейна, суровые громады гор ассоциировались у Гегеля с давящей неподвижностью депрессии, а водопад символизировал радость человека, от этой депрессии освободившегося.

Возможно, здесь действительно была какая-то психологическая подоплека; возможно, это лишь очередная попытка найти скрытый смысл там, где его нет. Как бы мы ни относились к этой теории, одно известно наверняка: в те годы Гегеля мучили приступы глубокой депрессии.

Более поздние произведения и портреты филосо фа дают основание полагать, что этот недуг преследовал его на протяжении всей жизни.

Вдохновившись творчеством своего герояКанта,

— Гегель пишет ряд религиозных трактатов, в которых критикует христианство за авторитарность, и «Жизнь Иисуса», где Христос представлен почти исключительно как светская фигура.

Слова гегелевского Христа поразительно напоминают высказывания Канта: вместо мудрой простоты евангельских заповедей читателя потчуют вычурностью и тяжеловесностью прусского философствования. В основу своего нравственного учения Кант положил так называемый категорический императив: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Это правило явно перекликается со словами Христа: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Гегель решил перещеголять своего кумира, в результате чего Христос у него произносит следующую фразу: «Если ты можешь пожелать, чтобы какой- либо закон стал всеобщим законом среди людей, и если ты считаешь его за коном для самого себя — согласно такой максиме ты и должен поступать». Гегелевская попытка изобразить Христа была бескрылой по стилю и содержанию, и позже Гегель сам пожалел об этом «чудесном перевоплощении» (при жизни Гегеля книга опубликована не была, а в старости он попытался уничтожить все экземпляры «Жизни Иисуса»).

В 1796 году друг Гегеля Гельдерлин помог ему получить место воспитателя во Франкфурте, но, приехав туда, Гегель обнаружил, что Гельдерлин без памяти влюблен в жену местного банкира, казавшуюся ему воплощением духа Древней Греции.

Гегель снова оказался предоставленным самому себе. Чтобы отогнать усиливающуюся меланхолию, он с новым рвением принялся за занятия.

В свободное время, которого у него было не так уж много, он начал сочинять невыносимо тоскливые, неуклюжие стихи.

«Что посвященный запретил себе сам, несовершенным душам мудрый закон запретил, Чтобы они не могли открыть никому, что он в святую ночь испытал, Чтобы его высокую душу крикливый их вздор от размышлений не мог отвлечь, чтобы, услышав их болтовню, он не разгневался на божество, Чтобы само божество не оказалось втоптанным в грязь».

Все-таки сила Гегеля — в прозе, а не в поэзии.