планетах и созвездиях. Я понял, что наша подруга очень серьезно увлекается звездами. Она не обмолвилась ни словом о Даниэле, когда мы шли назад к моему дому.
— Я хочу открыть тебе одну тайну, — сказала она. — Только не проболтайся никому, даже Даниэлю.
Я поклялся хранить молчание и почувствовал, как стена, которая была между нами, исчезает. Ради этой девочки я был готов на все.
— Я мечтаю увидеть звезды Америки, — сказала она. — Я хочу жить в стране Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона.
— Но почему Даниэлю нельзя об этом знать?
— Потому что я собираюсь уехать. И никто меня не остановит, даже он!
— Ты же знаешь, что, покинув нас, ты разобьешь нам сердце!
Она посмотрела на небо и глубоко вздохнула. Мы присели на крыльцо моего дома, Виолетта попросила погладить ее волосы. Какое-то время я колебался, предположив, что Даниэль побьет меня, если я соглашусь.
Но потом, дрожа от блаженства, я начал перебирать в руках ее мягкие пряди. Мы долго молчали, слушая ночные звуки, говорящие нам о нашей близости. Потом девочка поцеловала меня в щеку.
— Это за то, что ты — мой друг, — пояснила она.
— Когда ты соберешься в Америку, я поеду с тобой, — пообещал я.
И хотя я всей душой был уверен в своих словах, с годами я позабыл о своем обещании. Как и большинство детей, я жил настоящим и даже самые важные разговоры оставались в прошлом.
Наверное, это было к лучшему.
В первую субботу октября Даниэль пропал. Мы с Виолеттой сходили с ума от беспокойства, так как раньше он всегда приходил на наши воскресные прогулки к каровому озеру. Мы побежали к нему домой, но его там не было, тогда мы решили подождать его у меня дома.
Примерно через полчаса Даниэль, запыхавшись, постучал в дверь нашего дома.
— Где ты был?! — воскликнула мама. — Мы так волновались!
— У сеньоры Беатрис.
Парень чуть не прыгал от радости; он был так возбужден, что не мог устоять на месте. Мы тщетно пытались усадить его и просили объяснить, что случилось. Оказалось, что сеньора Беатрис пришла к нему накануне и сообщила, что она приготовила для него комнату в своем доме.
Сияя от счастья, Даниэль рассказывал нам о чистых простынях на его кровати.
— Гладкие, как шелк, — восхищенно говорил он, исполняя джигу на нашей кухне.
— О, Даниэль, я так рада за тебя, — воскликнула мама. — Уверена, что вы будете счастливы вместе.
Я же подумал тогда, что не стоит торопить события.
Даниэль никогда не был домашним ребенком, и я легко мог себе представить, какие разрушительные последствия может принести присутствие моего друга в новом доме.
В тот вечер мама сообщила мне, что именно она помогла убедить сеньору Беатрис, и хотя мне очень хотелось сказать ей, что она, безусловно, права, и новое жилище Даниэля станет для него островком тишины и спокойствия, в то же время сам Даниэль считал, что жизнь под крышей бабушкиного дома сильно ограничивает его свободу. Первые месяцы жизни в доме сеньоры Беатрис мой друг провел, изобретая все новые и новые способы того, как вывести ее из себя. Однажды он даже поджег тележку с сухими цветами на Новой площади.
В другой раз, в декабре, когда уже прошло два с половиной месяца после его переезда в бабушкин дом, Даниэль, перепачканный с ног до головы, вернулся после нашей вылазки в низовья реки и разнес грязь по всему дому — я уверен, он сделал это нарочно. Нетрудно угадать реакцию сеньоры Беатрис; тогда она впервые попыталась поднять на внука руку, но сразу же поняла, что не в силах ударить его. Тогда она села на кровать и расплакалась.
Сеньора Беатрис рыдала так, словно жизненные силы покидали ее; Даниэлю еще не приходилось сталкиваться с женскими слезами. Гладя бабушку по голове, он поклялся, что впредь будет хорошо вести себя. И к его чести, он сдержал свое обещание. Он, как и прежде, участвовал в наших безумных выходках, но больше никогда не сделал ничего, чтобы обидеть свою бабушку или доставить ей беспокойство.
И тем не менее, однажды ей снова пришлось плакать из-за него. Но в этом уже была не его вина.
Глава 8
В декабре 1800 года корабль из Глазго привез Фанни, мою шотландскую овчарку.
Это было доброе благородное животное, пока дело не касалось еды. Если кто-то покушался на содержимое ее миски, Фанни принималась лаять, а если ей продолжали докучать, то она начинала рычать и обнажала зубы. Если нахал не реагировал на последнее предупреждение, то она могла укусить его.
В конце апреля 1801 года мы все были закадычными друзьями — я, Фанни, Виолетта и Даниэль. Собака обожала девочку, и мне часто приходило в голову, что если бы встала необходимость выбора между мной и Виолеттой, Фанни не сразу бы приняла решение. Виолетте становилось все труднее выбираться с нами на каровое озеро, поскольку ее мать все чаще придумывала для дочери бесконечные утренние поручения. Но девушка всегда старалась выполнить все как можно скорее и не пропускала ни одной нашей встречи. Но как-то во вторую субботу июня 1801 года, примерно через год, как мы стали друзьями, мы не дождались Виолетту — наступило уже три часа пополудни, а нашей подруги все не было. Я и Даниэль отправились домой в подавленном настроении и всю дорогу молчали. Мы прошли примерно треть пути и вышли на опушку густого леса, но тут Фанни навострила уши, расширила свои черные ноздри и встала в стойку, а потом поползла в грязный подлесок и начала что-то вынюхивать в листьях папоротника и в траве.
— Хорошая девочка, — похвалил я и побежал за ней. — Ищи.
Догнав Фанни, я заметил пожилого охотника в пятидесяти ярдах от нас.
— Извините за беспокойство, сударь, — обратился я к нему. — Мы ищем нашу подругу, молодую девушку.
— Я не видел здесь никаких девушек.
Фанни восторженно обнюхивала башмаки мужчины. Он погладил ее, потом указал ружьем куда-то вдаль.
— Наверное, вам это не поможет, но по дороге сюда я увидел туфельку, под большой сосной, сразу за каменной стеной.
Мы поблагодарили охотника и помчались в том направлении, куда он указал. Мы действительно увидели туфельку Виолетты, украшенную лентами; она лежала у камней, выпавших из старой стены.
— Думаешь, что он мог обидеть ее? — спросил я Даниэля.
Мой друг прикусил губу и ничего не сказал.
На обочине дороги я нашел бежевое льняное платье Виолетты; оно лежало на земле, смятое и освещенное солнечными лучами, пробивающимися сквозь крону деревьев. Меня начал бить озноб.
— Нет — прошептал я сам себе. — Господи, только не это…
Фанни помчалась вперед и заскулила у пологого склона. Наша подруга лежала там без сознания, ее ноги были прикрыты листьями папоротника. На Виолетте была только нижняя юбка, распоротая по шву. Ее прекрасные волосы спутались, лоб, щеки, локти и ноги были покрыты грязью и листьями, а на губах запеклась кровь.
Я задрожал. Я был уверен, что не переживу ее смерти. Я упал на колени, мои глаза наполнились слезами:
— Виолетта, пожалуйста, встань, не пугай меня!
Даниэль опустился рядом с ней на колени, бережно приподнял ее голову и позвал по имени, но она
