выходным. На московских биржах добросовестно трудилось несколько десятков брокеров под патронажем Ромчика. В Париже прочно обосновался Марик, открыл свой офис с приличным штатом.

Фашист, числящийся секретарем, руководил бригадами «быков», которые «стригли» все фирмы, казино и банки в центре Москвы. Кроме того, Фроман выполнял функции Логинова, когда тот выезжал из Москвы. Такая загруженность секретаря лишала его возможности заниматься внешней и внутренней безопасностью фирмы. На эту должность был взят полковник МВД Быстрин, долгие годы возглавлявший дознавательный отдел оперативно-поискового управления, занимавшегося разоблачением совершивших преступление сотрудников милиции. Честно отдав долг государству, Василий Григорьевич Быстрин был вышвырнут на нищенскую пенсию. После чего полковник счел, что квит, и теперь верой и правдой служил новому хозяину.

Махмуд Джасанов контролировал структуры главного офиса. Именно к нему стекалась вся информация, которую он затем представлял Логинову со своим анализом происходящего.

Александр Васильевич понимал — так долго продолжаться не может, скоро в биржевых операциях наступит если не порядок, то какое-то его подобие. Поэтому надо торопиться урвать как можно больше.

Деньги на счет концерна текли рекой, и почти половину из них Логинов отдавал братве в общак и тратил на подкуп чиновников, которые сейчас были истинными правителями страны. Денег Александр Васильевич не жалел. Потому что знал — на каждый потраченный доллар прибывает два, а то и три доллара. Подмазанные чиновники дают зеленый свет, а братва, зорко следящая за отчислениями в общак, всегда поддержит его «быков», залетевших в места не столь отдаленные.

На смену биржевой горячке пришли трасты, или, как впоследствии их назвали, финансовые пирамиды. К тому времени полковник Быстрин обзавелся собственным контрразведывательным аппаратом, набрав бывших сотрудников милиции и прокуратуры. Именно этот аппарат и вычислил, что Марк Борисович Ройтман, кроме своих процентов от продаж, часть средств утаивает от концерна.

— И много? — спросил Прохор, сидя в плетеном кресле, в тени цветущих яблонь на подмосковной даче. Каждое воскресенье здесь встречались руководители концерна.

— Немного, — негромко проговорил Логинов. Помолчав, добавил: — Курочка по зернышку клюет, да весь двор засерает.

— Вот как, — хитро улыбнулся Прохор. — Ну да Бог с ним. Кто на Руси не воровал.

— Крыса в семье, — прохрипел Фашист, — надо пресечь, пока зараза на других не перекинулась.

— Неужели тебе смертей мало? — перекрестился Прохор. Александр Васильевич заметил, что с каждым днем старик все больше хирел, становился набожным.

— Казнить крысу, — снова прохрипел Фашист, он был ярым сторонником воровских законов и не верил ни в Бога, ни в черта. Прохор по-детски поджал губы.

— Подожди, Альберт, — остановил Логинов уже начавшего заводиться Фромана. — Есть одна мысль.

Через три дня преуспевающего бизнесмена Ройтмана вызвали в Россию, подкрепив вызов похищением семьи. У евреев очень развито чувство семейственности, и Марик не был отщепенцем. В тот же вечер он прилетел в Москву. А уже ночью состоялся его разговор с Фроманом. За освобождение семьи и выезд ее за рубеж Ройтман согласился вернуть похищенные деньги и выполнить любое поручение. На следующий день большое семейство Ройтманов выехало в Варшаву, а оттуда вылетело в Тель-Авив. И уже через неделю в Москве начала работать трастовая компания «Эльбрус», которую возглавил Марк Борисович, к тому времени не имевший никакого отношения к концерну «Свой путь». Огромные проценты, обещанные «Эльбрусом», вызвали жуткий ажиотаж среди любителей быстро разбогатеть. Полгода огромная разношерстная толпа несла свои сбережения в офис треста, некоторые даже умудрились кое-что заработать. Все закончилось в один день — офис был пуст, банковские счета аннулированы, а президент компании исчез. Собрание обманутых вкладчиков написало коллективное заявление в прокуратуру. Следствию удалось установить, что глава трастовой компании «Эльбрус» выехал в столицу Чечни, больше никакой информации.

За годы беспредельной демократии концерн «Свой путь» разросся подобно раковой опухоли. Кроме строительства, скупки, ремонта ветхих строений, которые потом перепродавали, заводов, производящих стройматериалы, в Москве такой же доход давал рэкет. Торговля наркотиками приносила доход, сравнимый разве что с банковским делом, а пакет акций у концерна был от коммерческих банков Москвы, Ростова, Екатеринбурга и Астрахани. Теперь взор был обращен к Дальнему Востоку…

Нарастающая сила концерна не могла долго оставаться незамеченной. С одной стороны, к делам концерна стали присматриваться спецслужбы государства, с другой — братва, подзуживаемая вожаком армянской группировки Тоником, начинала роптать против Дворняги.

Налаживание жизни в постперестроечном пространстве от беспредела вело к четко спланированным войнам за передел сфер влияния.

Живший в тиши и благополучии Прохор так же тихо почил в бозе теплым сентябрьским днем перед телевизором.

Похороны Дмитрия Егоровича прошли пышно. Авторитеты собрались со всего бывшего Советского Союза. Было и множество рядовых «быков», которые считали честью прикоснуться к криминальной истории. Такое скопление преступного люда не могло остаться без внимания милиции и госбезопасности. Оперативники обеих структур, замаскировавшись под служащих кладбища, участников похоронной церемонии или просто случайных людей, вели скрытую съемку.

На сходку, для решения кто будет наследовать территорию Прохора, авторитеты собрались лишь на сороковины. Они отмечались на загородной даче, где последние годы жил Прохор. Перед простеньким, но глухим забором в ряд выстроился десяток иномарок, возле которых гуляли боевики разных национальностей, вяло переговариваясь между собой и с опаской поглядывая в сторону дома: что там решают?

С другой стороны забора стояла дюжина телохранителей с оружием. Их заботило лишь одно: чтобы на территорию участка никто не прошел.

Вернувшийся из Чечни Алик Джасанов впервые выполнял роль телохранителя. За полгода стажировки в мятежной республике оружие стало для него такой же повседневной вещью, как одежда или обувь.

В гостиной, за плотно зашторенными окнами, за столом расположились самые авторитетные лидеры криминальной Москвы.

Во главе стола сидел еще не старый, но грузный мужчина с красным отекшим лицом, какое обычно бывает у сердечников, — Егор Фролов, он же Сибиряк, один из немногих, кто ни разу не отошел от буквы воровского закона. За справедливость и принципиальность он долгие годы был мировым судьей, разрешая споры между группировками.

По правую руку от него сидел Андрей Колдобин — Бас, вор не менее авторитетный, чем Сибиряк; ему подчинялись все славянские группировки в Московской области. За любые сделки за пределами столицы ему платили твердый процент.

Рядом с Басом сидел Логинов, до сих пор воры его считали кем-то вроде управляющего у Прохора. Теперь все должно было решиться.

Возле Логинова сидел Фашист, незадолго до смерти Прохора его короновали и произвели в авторитеты. Хотя сам Альберт Фроман считал это лишним, но Логинов настоял, полагая, что вор в законе Фашист таким образом сможет говорить на равных с другими авторитетами, когда дело дойдет до спора.

Напротив Сибиряка находился лидер армян Мхитарян — вор в законе Тоник. Он был по возрасту ровесником Логинову, но всю жизнь прожил, как Прохор. С малолетства шатался по тюрьмам. Выходил только для того, чтобы совершить очередное крупное преступление (грабануть сберкассу или «ломануть» богатую квартиру). Ему везло, каждый раз налеты проходили без крови. А потому статья ни разу не зашкалила за «червонец», не говоря о «вышке». Перелом в его жизни наступил в одночасье. Он только освободился в очередной раз, когда землетрясение превратило в развалины его родной Степанакерт. Жажда наживы была сильнее горя о погибших. Тоник и три его подельника под видом спасателей вскрыли хранилище городского банка и извлекли оттуда почти три миллиона рублей (баснословные деньги в то время). Заплатили пятьдесят тысяч знакомому милиционеру, в сопровождении которого добрались до Еревана, а оттуда вылетели в Москву. Больше подельников Тоника никто не видел, зато сам он уже через полгода стал видной фигурой среди криминалитета. Только слаб он был против Прохора, тот, пользуясь