запечатлены гости Валерия Леонидовича.

— Я напишу вам расписку, Екатерина Дмитриевна, потому что кассету мне придется изъять, — быстро заговорил Бородин, понимая, что за свою собственность старушка может встать грудью. Но все вышло с точностью до наоборот.

— Какие глупости вы говорите, Юрий Иванович, — мягко улыбнулась хлебосольная хозяйка. — Если вам нужна эта кассета, то, как я понимаю, не для развлечений. — Потом добавила: — Адаптер у вас есть или мой возьмете?

— Нет, спасибо, есть, — улыбнулся Бородин.

— Как я понимаю, о нашем разговоре лучше никому не говорить, — заговорщически прошептала Екатерина Дмитриевна.

— Да, — кивнул подполковник и совершенно серьезно добавил: — Это государственная тайна.

Теплоход 'Емельян Пугачев' своим тупым, загнутым, как у ладьи, носом рассекал темные воды Волги.

Грузный Имрам Магамедов стоял в капитанской рубке рядом с немолодым красноносым матросом- рулевым, который, сжимая в руках штурвал, внимательно следил за речным фарватером красными слезящимися глазами.

По берегам реки раскинулась степь, голая, как бильярдный стол, с еще не успевшей выгореть под лучами безжалостного летнего солнца изумрудной травой. У самой воды тонкой полосой тянулись высокие стебли камыша, который упруго гнулся под легкими порывами ветра.

Капитан теплохода, одетый в форменный китель и белую фуражку с золотым 'крабом', подняв мощный бинокль, наблюдал за появившимися на горизонте постройками Волгограда.

Неожиданно дверь в рубку распахнулась и внутрь ввалился Гадюка. Глаза уголовника горели холодным огнем, несвойственным реакции на наркотики. Толстые губы Али были покрыты белым налетом и нервно подрагивали. Таким своего напарника Имрам никогда не видел.

— Что случилось? — спросил Байрамов, встревожено глядя на Гадюку.

Али Гадаев быстро заговорил по-вайнахски, размахивая руками.

— Подожди, подожди, — Имрам жестом остановил напарника, кивком головы указав на капитана и рулевого: — Давай не будем мешать управлять судном, выйдем и поговорим на свежем воздухе.

Чеченцы вышли из рубки и, грохоча ботинками по металлическим ступенькам трапа, спустились на палубу.

— Теперь объясни мне спокойно, что произошло? — облокотившись на борт и глядя на проплывающий пейзаж, спросил Имрам.

— Только что мне звонила Лейла, — Али показал черный продолговатый футляр спутникового телефона. — Сегодня к ним приехала Фатима с маленьким Джафаром.

— Вот так дела, шайтан их в душу, — ошарашено пробормотал Магамаев. В прошлом сыщик уголовного розыска, он соблюдал золотое правило — знать все о том, с кем работаешь. Так было и с Али, Имрам знал, что весь род Гадаевых был выведен под корень. Родители и два младших брата погибли во время январских боев в Грозном. Старший брат Ибрагим занимался в Москве бизнесом, но еще до чеченской кампании был убит во время 'бензиновых войн'. Осталась в Москве его бездетная жена Лейла. Фатима была женщиной Али и родила ему сына Джафара, после Али он был последним из рода Гадаевых. По воровским законам вор в законе не имеет права жениться и заводить семью. Но Али пошел на нарушение закона, лишь бы сохранить слабый росток от рода Гадаевых. И вот теперь такое…

— Почему они приехали в Москву? — единственное, что смог произнести Имрам Магамедов.

— В ауле разместился гарнизон федералов, каждую ночь их обстреливают с гор. Фатима очень испугалась за сына и решила уехать. А куда же ей ехать, ведь у нее, как и у меня, никого нет. Вот и подалась к Лейле.

Наступила длинная и тягостная пауза, мужчины стояли, опершись на борт, и смотрели вниз, туда, где под тяжелой тушей судна расходились белые буруны речной воды.

— Что ты намерен делать? — наконец спросил Имрам.

— Я… я должен забрать их оттуда, — решительно ответил Гадюка. Размахнувшись со злостью, он швырнул в реку спутниковый телефон.

— Ты понимаешь, что сейчас все силы милиции, госбезопасности, а также армии брошены на поиски нас и боеголовки? — не отрывая взгляда от речной глади, произнес Магамедов. — Они все перевернут, лишь бы найти ее.

— Но мусора вряд ли ищут нас, — попытался возразить Али. Его напарник видел сейчас в глазах Гадюки немую мольбу, поэтому сказал совсем не то, что собирался.

— С другой стороны, у них на носу президентские выборы плюс общественное международное мнение, всякие там ООН и тому подобное. Раскрыть правду перед западными странами… Россия никогда на это не пойдет. — Имрам сделал короткую паузу и неожиданно подмигнул Али. — Значит, у тебя есть шанс. Что думаешь делать?

— Я Заберу Фатиму с Джафаром, наверное, придется забрать и Лейлу, — произнес Али. — Потом уедем в ближайшую республику этого СНГ, а оттуда улетим в Исламабад. У меня ведь пакистанское гражданство.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Имрам. Он задал волновавший его вопрос. — Ну а если тебя все-таки возьмут?

— Я мусорам ничего не скажу.

— Думаю, они тебя смогут разговорить, — продолжал настаивать бывший сыщик.

— Тогда… я… — Али почувствовал, как в его крови закипает ярость.

— Тогда ты скажешь то, что знаешь. Другого выхода просто не будет, — уже совсем спокойно произнес Имрам. — Только для правдоподобия немного поломаешься.

— Я исполню свой долг и не опозорю память моего рода, — гордо ответил Али.

Магамедов обнял напарника за плечи и дружески похлопал по спине. Он был уверен в том, что сыскари 'расколят' уголовника, только вряд ли ему поверят. В многоходовой хитроумной операции все так переплетено, что даже чистая правда выглядит как изощренная ложь. Уж в этом бывший оперуполномоченный УГРО разбирался профессионально.

Бугая с его пристяжью разместили в отдельных камерах гарнизонной гауптвахты. Для этого пришлось изгнать оттуда злостных нарушителей воинской дисциплины, но сейчас было не до них.

Однако долго рассиживаться браткам не дали, уже через час в камеру к Бугаю ворвались двое 'альфовцев', заломили ему руки и поволокли по коридору. Именно такое обращение с арестованными было заранее задумано как один из штрихов психологического воздействия.

Помещение для допроса тоже было выбрано специфическое, в стиле тридцатых репрессивных. Грубые непокрашенные и непобеленные стены, допотопный письменный стол с древней (из того самого времени) гнутой настольной лампой.

За столом сидел полковник Радимцев в форме с планками орденских колодок. За его спиной стоял капитан Новодворский без кителя, в гимнастерке с закатанными по локоть рукавами, обнажавшими толстые мускулистые руки. В зубах капитана подрагивала папироса с мятым картонным мундштуком. Видок, конечно, был еще тот, картина будущего допроса выглядела более чем живописно. Бугай забился в руках своих конвоиров, как эпилептик.

— Что такое, зачем, зачем вояки? — вопил он, как безумный тараща вывалившиеся из орбит глаза. — Где мусора, мы же обычные уголовники. При чем тут военные?

Сергей Николаевич подождал, пока истерика пройдет, потом вытащил из нагрудного кармана кителя свое удостоверение и, показав его в открытом виде, официально представился:

— Полковник Радимцев, военная разведка.

— При чем здесь военные, при чем разведка? — залепетал Бугай, схватившись за голову обеими руками.

— Террористический акт, направленный против военного объекта, считается диверсией. И рассматривается органами военной юстиции, — раскрывая папку, спокойно заговорил полковник. — Суды,