— Я вас слушаю, — сказала телефонистка.

Ответа не было.

— Я вас слушаю, — повторила телефонистка и уловила в трубке тяжелое, клокочущее дыхание.

Встревоженная, она кликнула полицейского (наверное, того самого гиганта с пистолетом на животе, мимо которого мы проходили к лифту) и послала его наверх.

Кэрол Ямада лежала около опрокинутой телефонной тумбочки. Из распоротого ножом горла хлестала кровь. Ее подругу нашли в ванной. Горло ее тоже было перерезано. «Смерть — это прекрасно» — было написано на листке из ученической тетради, который валялся на полу.

Жильцы отеля были так напуганы случившимся, что многие съехали в тот же вечер. Женщины — члены «Японо-американской лиги» — ночевали в зале заседания, который всю ночь охраняли мужчины.

Но забыта и эта сенсация. Внимание Америки уже приковано к Лос-Анджелесу, где идет «процесс века» над убийцами киноактрисы Шарон Тэйт, о которой мы рассказывали в репортаже «Король голых».

Судят опустившихся, ошалелых от наркотиков и оргий трех девчонок и одного парня, попавших под влияние изощренного и жестокого психопата Мэнсона, объявившего себя «новым Иисусом Христом» и мечтавшего о мировой славе Герострата.

Помимо суда над группой Мэнсона, который, как полагают, будет развлекать американскую публику не меньше года, Лос-Анджелес, а вернее, Голливуд, обратил на себя внимание еще и новым кинофильмом, рецензии на который дали все газеты Соединенных Штатов. «Король голых» Расе Майер закончил кинокартину «По ту сторону Долины кукол». Критик из вашингтонской газеты «Ивнинг стар» приветствовал этот новый шедевр такими словами:

«Это грязь, мусор, пакость, вонючий ночной горшок. После его просмотра надо обязательно принять душ… Но доходы этот грязный фильм, между прочим, принесет немалые».

Сенсации… Сенсации… Сенсации… Среди них както незамеченным осталось послание президента о бедственном положении индейцев. Только газета «Вашингтон пост» посвятила этому событию передовую статью, в которой ехидно заметила, что если у индейцев хорошая память, то они могли бы назвать несколько подобных посланий — сегодня объявленных, а завтра уже прочно забытых. Очень многие белые, продолжала газета, относятся к индейцам как к порабощенному народу или как к военнопленным. Очередное послание вряд ли что-нибудь здесь изменит.

Не вызвало сенсации и специальное «слушание» в конгрессе, посвященное «современным рабам» — сезонным сборщикам фруктов, работающим на компанию «Кока-кола». Их жизнь один из здешних буржуазных публицистов назвал «худшим скандалом нашей капиталистической системы».

… Человеку, привыкшему к деловой сутолоке Москвы или бешеному ритму Нью-Йорка, столица США кажется тихой зеленой деревней. Это открытие принадлежит не Вашингтонцу, но когда в центре города он убеждается, что из-за щебетания скворцов и шороха опавших листьев он не слышит шума улицы, соблазн еще раз сравнить Вашингтон с деревней берет свое.

Вообще Вашингтон — очень уязвимый город в области сравнений. Вы можете назвать его самым большим в Америке пристанищем «белых воротничков» — чиновников и будете правы, потому что больше половины взрослых жителей Вашингтона работают в государственных учреждениях. Вы можете назвать Вашингтон столицей преступного мира Америки и не ошибетесь, потому что в последние месяцы этот город начал обгонять по росту преступности Нью-Йорк, Чикаго и Сан-Франциско. Наконец, вы можете назвать Вашингтон заповедником «медных касок» — военных, — и у вас для этого будут все основания, ибо, кроме огромного Пентагона, где работает свыше тридцати тысяч человек, военному ведомству принадлежат в Вашингтоне еще сто два здания.

Есть в этом тихом городе еще одна особенность: в нем, как нигде, пожалуй, в Соединенных Штатах, ощущаешь вьетнамскую войну. Ее то и дело чувствуешь, как удары электрического тока сквозь непрочные изоляционные прокладки тишины и чопорности.

Лимузин с генералом въезжает в ворота Белого дома. К запястью левой руки генерала прикован портфель с секретными документами. Это Вьетнам. Полицейский у двери, за которой заседает сенатская комиссия. Вход посторонним строжайше запрещен. Это Вьетнам. Огромные транспортные самолеты садятся на военно-воздушную базу под Вашингтоном. Это Вьетнам. Нескончаемые ряды могильных камней на Арлингтонском национальном военном кладбище. Это Вьетнам, Аршинные драматические заголовки газет. Это тоже Вьетнам.

Как далеко война, и как она близко! Она под крышей каждого дома. Она в каждой квартире. Технический прогресс приблизил войну к уютной тахте американского обывателя и постарался трансформировать страдания и смерть в обыкновенное зрелище, наподобие бокса или хоккейного матча. Восемь раз в сутки передаются последние известия из Вьетнама по местному телевидению. Операторы ведут репортаж прямо с линии огня. Убитые падают в двух шагах от вашего дивана. Прямо на вас из горящих хижин бегут кричащие от ужаса вьетнамские дети. Это передается по семи каналам. Цветное телевидение гарантирует реализм: джунгли зеленые, пламя напалма оранжевое, кровь ярко-красная. И даже что-то вроде юмора, как в настоящем американском шоу. Измученный, оборванный и небритый американский солдат благодарно целует крестик, что висит на шнурке у него на шее.

— Помогает? — спрашивает телерепортер.

— Как видите, я еще жив, — едва шевелит губами солдат.

— А ты знаешь, где полковой священник, который раздавал вам эти крестики? Взгляни-ка сюда…

Телекамера скользит по трупам. Зеленые джунгли. Оранжевое пламя. Ярко-красная кровь.

С разными чувствами смотрят американцы на экран телевизора. Одни неожиданно приобщаются к трагедии, ибо эта ярко-красная кровь, показанная крупным планом, может оказаться кровью их сына, брата или мужа.

Для других это минуты мучительных размышлений, переоценки ценностей и стыда за свою страну.

Для третьих — возможность повоевать против «красных», не слезая с тахты и без малейшего риска быть убитым, раненным или пропавшим без вести.

Может быть, потому в этом тихом городе, как нигде в Америке, ощущаешь вьетнамскую войну, что именно здесь проросли ее семена? Или потому, что Вашингтону ни с какой столицей не сравниться в лицемерии и ханжестве? Здесь любой «белый воротничок» с апломбом эксперта рассуждает о войне, познав ее, сидя на своем диване перед телевизором. Как-то один из таких «ветеранов» сказал Вашингтонцу:

— Рекомендую четвертый канал. Он показывает бомбежки крупным планом. И, конечно, нужен цветной телевизор. Да, сэр, цветной!

Но Вашингтонец знает и других американцев, он дружит с ними. Они зовут его Борис и добродушно посмеиваются над его желанием услышать в осеннем небе крики русских журавлей. Без этих людей жить здесь было бы неизмеримо труднее. Они не позволяют его сердцу покрыться коркой холодной отчужденности к стране, где он провел уже больше десяти лет. Недавно один из них показал письмо старого американского солдата, возвратившего правительству все свои боевые награды. «Я не в состоянии кратко изложить причину моего поступка, для этого бы понадобилось написать книгу, — говорилось в сопроводительном письме солдата. — Прежде всего, я считаю безумием бессмысленное истребление ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей во Вьетнаме и других странах Азии. Каково бы ни было политическое положение во Вьетнаме, я не верю, что оно действительно является угрозой для нашей национальной безопасности. Может быть, оно угрожает некоторым частным финансовым интересам, но не Америке. А частные финансовые интересы кучки американцев, конечно, не стоят того, чтобы ради них погибло 40 или 50 тысяч наших парней, а сотни тысяч других были ранены и искалечены… Кроме того, я считаю, что мы ведем расистскую войну… Америку сейчас ненавидят во всем мире так же, как когда-то ненавидели нацистскую Германию…»

— В Америке много честных, мужественных и добрых людей, — говорит друг Вашингтонца. — Если бы их не было, Америка давно бы провалилась в тартарары.

И мы соглашаемся с ним.