— Если ты его посадишь, он пропадет, как все его братья. А Васе еще можно помочь.

— И в колонии люди воспитываются! — утешил Фомин. — Впрочем, насчет Васьки еще ничего не известно. Никто его не собирается сажать. С чего ты взяла, что я специально за ним охочусь? Я ищу вора. Кто он, следствием пока не установлено. Пойми, Валя, я разыскиваю неизвестную мне личность, хотя скорее всего окажется, что вора я очень хорошо знаю. Может быть, даже с детства… Что дружил с ним когда-то или дрался. Я же здесь родился и вырос. Поверь, Валя, следователю работать в своем родном городе не легче, а труднее.

Володя удивленно поглядел на Фомина. «Как верно сказано! Вор пока не известен, но он наверняка лицо знакомое. Даже обидно, что это сказал Фома, а не я…»

— Так должен ли я оставить вне подозрения Петуховых? — продолжал Фомин. — Ответь сама. И тот и другой могли украсть или нет?

— Нет! Я не верю! — В голосе Валентины Петровны звучала не твердость, а отчаяние.

«Валя понимает, что Петуховы — и старший и младший — могли украсть, — размышлял Володя. — Когда-то она считалась подругой атамана, вторым человеком в шайке, но потом поняла, какая судьба ждет Альку, и испугалась за себя, отошла. Однако что же другое могла сделать девчонка? Спасти своего атамана? Чепуха, ей это было не по силам. Но теперь, когда она видит, во что превратился Алька, ее мучает совесть. Вряд ли у Вали сохранились к старшему Петухову хоть какие-нибудь чувства, кроме чувства вины. Она увидела его сегодня с Верой Каразеевой и очень обрадовалась за него, очень…»

Володя припомнил, какими добрыми глазами глядела Валя на идущую по проходу между рядами яркую, вульгарную Веру в золотых босоножках. Доброта Вали и высокомерие Веры Каразеевой, несомненно, имели какое-то значение в той запутанной истории, распутыванием которой Володя занялся вовсе не для развлечения и не для удовлетворения своей амбиции, как полагает Фомин. «Не встреть я Валю, разве захотел бы я доискиваться до правды и тем самым помочь Ваське Петухову? Обратного пути нет! Я уже не посторонний в деле Петухова, а в некотором роде участник событий, действующее лицо. Фома обмолвился, что вести расследование в родном городе не легче, а иной раз труднее. Он интуитивно набрел на нечто замечательное, однако затем, по своему обыкновению, свернул на шаблонный путь. Но ведь тему родного Путятина можно развить дальше. Во всей расследуемой истории присутствуют дух и образ жизни небольшого города, в котором так много сирени — от снежно-белой до густо-лиловой, до почти багряной. Когда в Путятине девушке подносят ветку сирени, нетерпеливая девичья рука начинает искать соцветия из пяти лепестков. Танька, бывало, стоит под цветущим кустом, выщипывает из свисающих гроздьев счастливые пятинки и жует, жует. Дикость несусветная — жевать счастье! Но разве я сам не выщипывал из сиреневой грозди горьковатые на вкус счастливые пять лепестков? Как утверждает Лессинг, суеверия, в которых мы выросли, не теряют своей власти над нами даже и тогда, когда мы познали их…»

Размышления Володи прервал приближающийся топот ног, визгливая перебранка. Дверь в штаб распахнулась, но никто не показывался.

— Безобразие! — кричали за дверью и всхлипывали. — Какое вам дело! Мы гуляем, никого не трогаем!

Володя заметил, как Скобенников не спеша полез в стол, достал куски миткаля. По-видимому, там хранился изрядный запас обтирочного материала. Подумав, Скобенников выдвинул верхний ящик, выставил на стол круглое зеркало. А Фомин вытянул шею и словно бы уже знает, кто там расшумелся.

Наконец дружинники ввели в штаб трех девчонок в цыганских сборчатых юбках до полу, с печатью ужаса на юных лицах. Присмотревшись, Володя обнаружил, что на юных лицах не столько ужас, сколько черные потеки от бровей и ресниц.

— За что задержали? — строго спросил Скобенников своих ребят.

— За нападение. Шел Петя Евдокимов со своей знакомой, а они пристали.

— Напали или пристали? — уточнил Скобенников.

— Сначала пристали, а потом напали, то есть ударили. Несколько раз.

— Евдокимова?

— Да нет, девчонку. Ему немного только попало, когда он разнимал.

«Это была не Вера, — подумал Володя. — Веру бы назвали. Это просто какая-то девчонка».

— Мы ни к кому не приставали! — возмущалась бойкая троица. — Мы его вовсе не знаем! Мы ее с ним первый раз видим!

Дождавшись, пока девчонки выкричатся, проворный увалень разъяснил Скобенникову:

— Они со мной в одном доме живут. Им еще по пятнадцати нет, а вы поглядите…

— Разрешите мне… — Валентина Петровна намеревалась и тут вмешаться, но Володя ее удержал.

Алеша Скобенников деловито придвинул к себе лист бумаги:

— Из какой школы?

— Мы больше не будем! — заныли девчонки.

— Что вы больше не будете делать? — осведомился Скобенников.

— Кра-а-аситься! — заревели девчонки. — Дра-а-ться! А чего она! — и пошли перечислять какие-то непонятные горькие обиды на ту девчонку. — Мы разве хуже? Мы не хуже!

Новый поток слез еще живописней разукрасил их лица. К черным разводьям прибавились малиновые. Смывался маникюр, наведенный фломастером. Дружинники прыснули со смеху.

— Вам тут что, цирк? — осадил своих Скобенников.

— Они дуры, — простосердечно сообщил Алеше увалень. — Вот эти, — паренек ткнул пальцем в одну, в другую, — вот эти еле-еле перешли в девятый с круглыми тройками. А эта, — он с презрением указал на третью, — эта дурища с переэкзаменовкой по математике.

— Без грубостей! — одернул Скобенников и посмотрел на девчонок. — Низкие отметки, а тем более экзамен на осень усугубляют ваше положение. Плакать полезно в первом полугодии. Крайний срок — третья четверть. Запомните на будущее.

Он поманил девчонок к столу. Они послушно подошли, взяли по лоскуту миткаля. Куда только девалась вся их бойкость!

— Они сейчас приведут себя в божеский вид, — сказал Скобенников пареньку, — и ты их проводишь домой, сдашь родителям с рук на руки. Родителей мы обязаны ставить в известность.

Троица умоляюще поглядела на паренька.

— Алеша… — он помялся, — может, родителям не сообщать?

— При одном условии: ты проконтролируешь занятия по математике.

— Есть! — уныло ответил дружинник.

Вырывая друг у друга зеркальце и шепотом переругиваясь, девчонки стирали краску с лиц лоскутами миткаля.

— Так нельзя. Это же девочки! — шепнула Володе Валентина Петровна.

Володе представилось, как девчонки весной искали счастье в сирени и жевали горькие лепестки! И сегодня они готовились к выходу на пятачок, как Наташа Ростова к первому балу. С самыми светлыми упованиями, ожидая встречи с чем-то необыкновенным, прекрасным, взрослым! Почему же все завершилось стычкой с такой же девчонкой? Где же нынешние Пьеры Безуховы? Нынешние Болконские? А Евдокимов, значит, только разнимал! Всюду этот простачок Евдокимов, который, увидев в клубе Фомина, почему-то поспешил незаметно скрыться.

Девчонки вытерлись начисто, положили на стол черно-красные лоскуты.

— Теперь и я вижу, что вы еще только-только перешли в восьмой, — дружелюбно сказал Скобенников. — Идите, никого не бойтесь, у вас есть провожатый. И чтобы ту ни-ни, даже пальцем… Понятно?

— Понятно! — Девчонки обрадованно кинулись к дверям.

— Минутку! — Фомин свирепо оглянулся на Володю и спросил девчонок напрямик: — Про какую девушку вы сплетничали сегодня? Будто кто-то из ее знакомых вор?

— Мы? Сплетничали? — Все три изобразили крайнее удивление. — Мы своими ушами слышали. Жорка Суслин подошел к Верке Каразеевой…

— Стоп, стоп! — перебил Фомин. — Никаких Жорок и Верок. Тем более, когда говорите о тех, кто старше вас.

— Подумаешь, Каразеева! Воображает о себе! А Суслин с Евдокимовым… — Сосед по дому не дал