«Бартимеус…»

«Имена, имена, имена! Они-то и ограничивают сильнее всего. Они — худшее проклятие из всех. Каждое из них — приговор к рабству. Здесь — здесь мы едины, у нас нет имен. А что делают эти волшебники? Они дотягиваются сюда своими вызовами, их слова высасывают нас отсюда по кускам, невзирая на стоны и вопли. И стоит каждому из кусков очутиться на той стороне, он оказывается определённым: он обретает имя и личное могущество, но он разлучен с остальными. И что тогда? Мы, точно дрессированные обезьянки, выполняем трюки по прихоти хозяев, чтобы они не ранили нашу хрупкую сущность. И даже вернувшись, мы уже не чувствуем себя в безопасности. Раз уж твоё имя попало в списки, тебя всегда могут вызвать снова и снова, пока сущность не истощится».

Он обернулся и похлопал подобие Китти по выпуклому затылку.

«Вот, тебя так тревожит здешнее всеединство, что ты готова скорее цепляться за что угодно, даже за такое чудище, как это, — надеюсь, ты не обиделась? — чем свободно парить вместе с нами где захочется. А для нас на Земле все наоборот. Мы внезапно оказываемся отрезаны от этой всеобщей текучести и остаемся, беззащитные, наедине с миром, полным кошмарной определённости. Смена облика отчасти помогает облегчить эти муки — но ненадолго. Неудивительно, что многие из нас озлобились».

Китти почти не слушала Бартимеуса. Её так раздражало уродство собственного творения, что она всё это время потихоньку уменьшала голову, направляя излишки вещества вниз, чтобы увеличить тощий торс. Кроме того, она слегка укоротила нос и сделала рот поменьше и не таким перекошенным. Да, так стало заметно лучше.

Мальчик закатил глаза.

«Вот-вот, именно это я и имел в виду! Ты не в силах отказаться от мысли о том, что эта штука каким- то образом является тобой. Это же всего лишь марионетка! Оставь её в покое».

Китти отказалась от попыток вырастить на макушке своего создания хоть какие-то волосы. Теперь она сосредоточила своё внимание на сияющем мальчике, чьё лицо внезапно сделалось серьёзным.

«Зачем ты сюда пришла, Китти?»

«Потому что так сделал Птолемей. Я хотела показать себя, доказать, что я тебе доверяю. Ты говорил, что после того, как ему это удалось, ты был только рад быть его рабом. Рабов-то мне не надо, но твоя помощь мне действительно нужна. Вот зачем я пришла».

Глаза мальчика стали как чёрные кристаллы, полные звезд.

«И какой же помощи ты от меня хочешь?»

«Ты же знаешь. Эти де… эти духи, которые вырвались на свободу. Они намереваются напасть на Лондон, перебить там всех людей».

«А что, они ещё этого не сделали? — небрежно поинтересовался мальчик. — Экие они нерасторопные!»

«Не будь таким жестоким! — Китти так взволновалась, что её создание взмахнуло своими ручками- палочками и устремилось вперёд через зал. Мальчик удивленно подался назад. — Большинство жителей Лондона ни в чём не виноваты! Они любят волшебников не больше вашего. Я прошу тебя от их имени, Бартимеус. Ведь это они пострадают, когда воинство Ноуды вырвется на волю».

Мальчик печально кивнул.

«Факварл с Ноудой — больные. Такое бывает с некоторыми из нас, когда нас слишком часто вызывают. Рабство нас портит. Мы грубеем, становимся тупыми и мстительными. И больше думаем о дурацких унижениях, пережитых в вашем мире, чем о чудесах и радостях этого места. Трудно поверить, но и такое случается».

Китти взглянула на вспышки света и бескрайнее море движущейся сущности.

«А что вы тут вообще делаете?» — спросила она.

«Мы не делаем. Мы пребываем. Не надейся это понять: ты человек, ты способна видеть только внешнее, и его ты стремишься подчинить себе. Вот и Факварл с Ноудой, как и другие, исказились по вашему образу и подобию. Теперь они ограничили сами себя своей ненавистью — она так сильна, что им на самом деле хочется быть отдельно от всего этого, лишь бы только отомстить. По-своему это окончательная капитуляция перед ценностями вашего мира. Ого, да ты уже неплохо научилась управляться с этой штукой…»

Теперь, когда Китти была отчасти защищена от бешеной энергии Иного Места, ей стало проще заставлять свою фигурку двигаться. Она гордо расхаживала взад-вперёд по маленькому залу, размахивая руками и отрывисто кивая в разные стороны, словно с кем-то здоровалась. Мальчик одобрительно кивнул.

«Знаешь, возможно, это поможет тебе улучшить себя настоящую».

Китти не обратила внимания на эти слова. Её фигурка остановилась рядом с мальчиком.

«Я сделала то же, что Птолемей, — повторила она. — Я доказала, что доверяю тебе. И ты ответил на мой зов — ты признал его. Теперь мне нужна твоя помощь, чтобы остановить то, что задумали де… Факварл с Ноудой».

Мальчик улыбнулся.

«Ты действительно принесла великую жертву, и в память о Птолемее я бы с радостью сделал то же. Но этому препятствуют две вещи. Во-первых, тебе пришлось бы призвать меня обратно на Землю, а у тебя это теперь может не получиться».

«Почему?» — спросила Китти.

Мальчик смотрел на неё мягко, почти сочувственно. От этого ей стало не по себе.

«Почему?» — спросила она снова.

«А вторая проблема, — продолжал мальчик, — это моя проклятая слабость. Я ещё не пробыл здесь достаточно долго, чтобы полностью восстановить свои силы, и в одном-единственном пальце Факварла — не говоря уже о Ноуде — на данный момент могущества больше, чем во мне. Мне неохота попасть в рабство, которое наверняка окажется для меня гибельным. Извини, но это правда».

«Это не будет рабство! Я же тебе уже говорила…» Фигурка нерешительно протянула руку к мальчику.

«Но гибельным оно будет все равно».

Фигурка Китти опустила руку.

«Ладно. А если у нас будет посох?»

«Посох Глэдстоуна? Как? Кто будет им управлять? Ты не сможешь».

«Натаниэль как раз сейчас пытается его раздобыть».

«Это все замечательно, но как он… Постой-ка! — Сияющие черты мальчика исказились, расплылись, как будто контролирующий их разум изумленно отшатнулся; мгновением позже они стали такими же идеальными, как прежде. — Давай-ка разберёмся. Он сказал тебе своё настоящее имя?»

«Ну да. Так вот…»

«Мне это нравится… Нет, мне это нравится! Он годами меня мурыжил исключительно из-за того, что я мог разболтать кому-то его имя, а теперь он его открывает любому встречному и поперечному! Кому ещё он его сообщил? Факварлу? Ноуде? А может быть, он написал своё имя неоновыми буквами и теперь марширует с ним по городу? Ну, знаете ли! А ведь я его никому так и не открыл!»

«Ты нечаянно упомянул его в тот раз, когда я тебя вызывала».

«Ну, если не считать того раза».

«Но ведь ты действительно мог бы сообщить его врагам, не правда ли, Бартимеус? Ты мог бы найти способ навредить ему, если бы действительно хотел этого. И Натаниэль это тоже знает, я думаю. Я с ним говорила».

Мальчик сделался задумчивым.

«Хм. Знаем мы эти ваши разговоры!»

«Ну, как бы то ни было, он отправился за посохом, а я за тобой. И вместе…»

«Короче говоря, ни один из нас не в состоянии сражаться. Все выдохлись. Ты-то уж точно драться не сможешь. Что касается Мэндрейка, в тот раз, когда он пытался использовать посох, он потерял сознание. С чего ты взяла, что теперь сил у него хватит? В последний раз, когда я его видел, он был совершенно измотан… Ну а моя сущность так истрепана, что на Земле я не смог бы поддерживать даже самый примитивный облик, не говоря уже о том, чтобы быть полезным. Может, я бы и вообще не пережил