Завершив свой спуск ко дворцу, ковер волшебника остановился напротив больших двустворчатых дверей. Двери были закрыты. Они имели двадцать футов в высоту и были изготовлены из черного вулканического стекла, гладкого, ровного и блестящего. Шесть больших бронзовых петель соединяли их со стеной. Два бронзовых дверных молотка в виде извивающихся змей, кусающих собственный хвост, висели так, что человеку было не дотянуться; оба были длиннее руки Ашмиры. Над дверьми была устроена галерея с бойницами, украшенная рельефами из кирпича, покрытого синей глазурью, с изображениями львов, журавлей, слонов и ужасных джиннов.

— Прости, что вынужден был привести тебя к этому жалкому черному ходу, — сказал волшебник Хаба. — Но главный вход предназначен лишь для царя Соломона да еще для редких визитов подчиненных ему царей. Однако же я позабочусь о том, чтобы тебе оказали достойный прием.

Сказав так, он хлопнул в ладоши. Звук вышел слабый и отрывистый. Двери тотчас распахнулись вовнутрь, стремительно и бесшумно — видно, петли были хорошо смазаны. За ними, в сумраке просторной приемной, открылись две команды бесенят, которые деловито тянули канаты, отворяющие двери. Между ними, по правую и по левую руку, стояли ряды факельщиков, которые с помощью цепей поддерживали большие деревянные факелы, упирающиеся в специальные гнезда у них на поясе. На концах факелов плясало ярко-желтое пламя. Факельщики приветственно склонили головы и расступились; ковер двинулся вперед и опустился на мраморный пол.

Увы, к разочарованию Ашмиры, тотчас проводить ее к Соломону отказались. Вместо этого из темноты торопливо выступили слуги с мягкими голосами, которые отвели их с Хабой в высокую комнату с колоннами, устеленную шелковыми подушками, где улыбчивые, ясноглазые ребятишки — Ашмира сразу усомнилась, что это люди, хотя выглядели они вполне человекоподобно, — подали им чаши остуженного вина.

Следующие полчаса дались Ашмире едва ли не так же тяжело, как давешний бой в ущелье: долгая задушевная беседа с волшебником, который под влиянием вина оказывал ей все более настойчивые знаки внимания. Он заглядывал ей в лицо большими бархатными глазами, тянул к ней свои желтые руки — Ашмира с трудом сдерживалась, чтобы не отшатнуться. Хаба оставался снисходительно-любезным, однако на все просьбы о немедленной аудиенции у царя неизменно отказывал и на вопросы о том, когда же это можно будет устроить, отвечал уклончиво. Скрипя зубами, Ашмира продолжала изображать наивную девочку, забавляя его сбивчивыми словами благодарности и умасливая его лестью.

— Должно быть, царь Соломон воистину могуч, — тараторила она, — если ему служат такие могущественные люди, как ты!

Она склонила голову и сделала вид, что прихлебывает из кубка.

Хаба хмыкнул. Его возбуждение на миг поувяло.

— Ну да, ну да. Он весьма могуществен.

— О как мне не терпится поговорить с ним!

— Будь осторожна, жрица! — предостерег Хаба. — Он не всегда бывает добр, даже с прелестными девами, подобными тебе. Говорят, будто однажды, — и он машинально огляделся, — говорят, будто однажды одна из его жен, хорошенькая финикиянка, опоила его вином, когда они возлежали вместе на ложе. И когда он уснул, она попыталась снять с него Кольцо. Она уже дотащила его до второго сустава, когда Соломон пробудился от птичьего пения за окном. С тех пор финикиянка скитается в сосновых лесах Кедронской долины, белая сова с безумными глазами, чей голос сулит смерть кому-то из царского дома. — Хаба задумчиво пригубил вино. — Как видишь, Соломон бывает ужасен.

Ашмира придала своему лицу подобающее выражение изумления, однако про себя подумала, что та финикиянка была дура: для чего пытаться снять Кольцо с пальца, когда можно было отрубить палец ножом вместе с Кольцом? Она сказала:

— Думаю, царям приходится быть жестокими, чтобы защитить то, что им принадлежит. Но ведь ты-то добр и снисходителен, не так ли, великий Хаба? Кстати, как насчет моей давешней просьбы? Отпустишь ли ты на свободу тех двух демонов, что спасли мне жизнь?

Волшебник вскинул костлявую руку и закатил глаза.

— Жрица Кирина, ты воистину неумолима! Тебе ни в чем нельзя отказать. Ладно, ладно, хорошо. Не будем больше об этом. Я сегодня же отпущу этих слуг на волю!

Ашмира восторженно захлопала ресницами.

— Ты клянешься в этом, о Хаба?

— Да-да, клянусь великим богом Ра и всеми богами Омбоса при условии, — добавил он, подавшись ближе и глядя на нее блестящими глазами, — что в награду я смогу снова встретиться с тобой за ужином во дворце, сегодня же вечером. Там, конечно, будут и другие придворные, и мои сотоварищи-волшебники…

— И царь Соломон тоже?! — Воодушевление Ашмиры наконец-то было искренним.

— Возможно, возможно… Это еще неизвестно. Ладно, послушай — тебя ждет прислужник. Для тебя приготовили гостевую комнату. Но сперва… может быть, еще вина? Нет?

Ашмира уже поднималась на ноги.

— Ах да, ты ведь устала. Да, конечно, я понимаю. Но мы еще встретимся за ужином, — сказал, кланяясь, Хаба, — и тогда, я надеюсь, познакомимся куда ближе…