признавать это вслух я не собирался.

Факварл тоже разглядывал девушку, довольно задумчиво разглядывал. Он кивнул в ее сторону.

— Что она там говорит, откуда она?

Девушка услышала и срывающимся голосом сказала:

— Повторяю, о демоны, я — жрица Солнца и представитель…

— Из Химьяра она.

— А это где?

— В Аравии где-то.

— Великого и царственного рода правителей Химьяра! Я говорю от имени царицы и всего ее народа, и мы требуем…

— Понятно…

Факварл поманил меня в сторонку. Мы отошли подальше.

— Я вот что думаю, — вполголоса сказал он, — раз она не израильтянка, значит, запрет на нее не распространяется, верно?[50]

Я почесал бороду.

— Верно…

— А в стены Иерусалима она пока не вступила.

— Нет.

— Молоденькая, аппетитная…

— Эй, демоны! Я требую меня выслушать!

— Очень аппетитная! — согласился я. — И легкие у нее хорошие!

— А мы с тобой, Бартимеус, мягко говоря, утомились после наших трудов…

— Демоны! Вы меня слушаете или нет?

— Могу смело утверждать, что оба мы изрядно голодны…

— Демоны!..

— Погоди минутку, Факварл. — И я обернулся и сказал арабской девушке: — Не будешь ли ты так любезна не употреблять больше этого слова? «Демон» — это весьма уничижительный термин.[51] Меня это оскорбляет. К нам следует обращаться, например, «достопочтенный джинн», или «грозный дух», или как-нибудь еще в этом роде. Договорились? Спасибо.

Девушка выпучила глаза, но ничего не сказала. И то хорошо.

— Извини, Факварл. На чем мы остановились?

— Мы оба голодны, Бартимеус. Ну, что скажешь? Никто ведь ничего не узнает. А потом с триумфом полетим обратно к хозяину. К ночи уже будем на Храмовой горе, уютно рассядемся у костерка… А Хаба тем временем вернет себе расположение Соломона, отзовет эту свою тень и пощадит твою жалкую шкуру. Ну, как тебе это?

Звучало совсем недурно, особенно то, что касалось тени.

— Идет, — сказал я. — Чур, ляжки мои!

— Эй, так нечестно! Кто сегодня убил больше утукку?

— А ты тогда забирай себе остальное. И верблюда в придачу.

Поглощенные веселой перебранкой, мы обернулись к девице — и обнаружили, что она смотрит на нас свысока с таким грозным видом, что даже Факварл поежился. Она стянула с головы платок, так что ее волосы водопадом рассыпались вокруг стройной шейки. Лицо ее было ужасающе безмятежным. Тонкие руки сложены на груди, и пальчики многозначительно постукивают по рукаву. Хрупкая, растрепанная, в опаленных одеждах, сидящая на уродливом верблюде под покосившимся балдахином, она все равно была достаточно сильна, чтобы остановить нас обоих.

— Благородные духи, — сказала она, и в голосе ее звучала сталь, — я благодарю вас обоих за то, что вы помогли мне в этой беде. Без вашего своевременного вмешательства я бы почти наверняка погибла, подобно злосчастным торговцам, моим недавним спутникам. Да вознесутся их души в царство бога Солнца, ибо они были мирные люди! Ныне же выслушайте меня. Я — посланница и единоличный представитель царицы Химьяра, и мне необходимо спешно попасть в Иерусалим, чтобы встретиться с Соломоном, царем Израиля. Моя миссия чрезвычайно важна. От ее успеха зависит очень многое. Поэтому я тре… поэтому я прошу вас мне помочь, дабы путешествие мое завершилось как можно быстрее. Помогите мне в этом деле, и я предстану перед вашими господами, кто бы они ни были, и попрошу, чтобы они освободили вас от рабства, в котором вы ныне пребываете, и отправили вас обратно в великую бездну, [52] откуда вы явились. — Она подняла руку к небу. — Клянусь в этом перед богом Солнца, священной памятью моей матери!

Воцарилась гулкая тишина. Факварл нетерпеливо потер руки.

— Ну что, — сказал он, — давай ее сожрем!

Я колебался.

— Постой. Ты разве не слышал, что она сказала — она поможет нам обрести свободу!

— Ой, Бартимеус, да не верь ты ей! Ни единому ее слову. Она же человек. Существо лживое и коварное.

— Человек, да… но все-таки в ней что-то есть, тебе не кажется? Она мне чем-то напоминает Нефертити.[53]

— Никогда с ней не встречался, — фыркнул Факварл. — Я тогда, если помнишь, в Микенах обитал. Да и какая разница? Я голоден!

— Нет, мне кажется, надо повременить, — возразил я. — Может быть, она заступится за нас перед Хабой…

— Ты что думаешь, он ее послушается?

— Или перед Соломоном…

— Да ладно тебе! Кто ее к нему пустит!

Наверное, он был прав, но я все еще злился на Факварла за его давешние речи и оттого заупрямился.

— И это еще не все, — продолжал я. — Она ведь свидетель нашего сражения!

Факварл призадумался, но потом покачал головой.

— Свидетели нам ни к чему. Трупов будет достаточно.

— И она назвала нас «благородными духами»!

— Можно подумать, это имеет значение! — Факварл нетерпеливо рыкнул и шагнул было в сторону девицы, но я незаметно подвинулся, преградив ему путь. Он остановился, выпучив глаза, играя желваками.

— Вечная твоя проблема! — рявкнул он. — Опять размяк из-за человека, только оттого, что у нее длинная шея и стальной взгляд!

— Кто размяк? Я? Да я бы ее сожрал не глядя! Но ведь она может нам помочь, вот в чем дело! А твоя вечная проблема, Факварл, что ты не способен контролировать свой аппетит! Жрешь все, что видишь: девиц, вонючих букашек, погребальных бесов,[54] все что ни попадя!

— Погребальных бесов я никогда не ел!

— Ел-ел, могу поручиться!

Факварл тяжело вздохнул.

— Так ты дашь мне ее убить или нет?

— Нет.

Он с отвращением всплеснул руками.

— Постыдился бы хоть! Мы же рабы, не забывай — рабы людей, таких же, как эта девчонка! Вот они нам хоть когда-нибудь что-то хорошее делали? Нет! Строительство и битвы [55] — вот для чего мы им нужны, со времен Ура. И этому не будет конца, Бартимеус, ведь ты понимаешь? Мы с ними извечные враги, с ними со всеми, не только с волшебниками. Все эти безмозглые крестьяне, их плаксивые жены, их сопливые орущие детишки — они ничем не лучше Хабы и таких, как он. И эта девка из того же теста! Они бы с удовольствием, не раздумывая, швырнули бы нас всех в Бедственный Огонь, если бы им не было нужно строить новые стены, рыть новые каналы или убивать бестолковых